Станислав Лем - Дилеммы XXI века

Если сравнить человека с простыми организмами, такими как нитчатые (это род червей) или муха, мы с удивлением заметим, сколь ничтожная горсть генетических инноваций позволила перейти от древнейших форм живых организмов к высшим формам и более сложным, прежде всего, к позвоночным. Сейчас в моде сальтационизм, говорят о скачкообразном развитии. Представляется, что некоторые радикальные изменения видо-, классо- или типосозидательные возникали методом как бы дублирования определённых генных секвенций, которые были прогрессивными. Дублирование генных групп должно было решить вопрос о развитии системы кровообращения, ключевой для существования позвоночных. У насекомых кислород поступает в организм только через трахеи; они вообще не дышат, поэтому не могут сравняться с нами размером. Следующая серия дублирования дала начало целому спектру гормонов и разнообразных молекул, благодаря которым отдельные ткани и клетки человеческого тела могут сообщаться между собой в организме и координируют свои действия с далеко идущей точностью. А ещё одной сальтации мы обязаны постепенным развитием нервной системы.

Директор National Human Genome Research Institute сказал: «Мы называли человеческий геном книгой жизни, в действительности же это три книги. Во-первых: книга историческая, ибо содержит багаж, свидетельствующий о своей истории – всё, что не даёт летально вредной экспрессии, может спокойно переходить из поколения в поколение. Во-вторых: геном – это практический учебник и список составных частей, из которых мы построены. В-третьих: учебник медицины, которая глубже и совершеннее, чем традиционная, медицины на молекулярном уровне».

Наш геном содержит повторяющиеся копии различных генов, вызывающих болезни. Это как бы теневые возможности, которые мы все в себе несём. Возможно, стоило бы их изъять: но вопрос в том, что некоторые из величайших творцов, как, например, Достоевский, страдали эпилепсией или другими похожими болезнями и неизвестно вовсе, были ли эти болезни связаны с их гениальностью. Я не хотел бы быть торопливым евгеническим геннохирургом – это рискованное занятие.

Самая большая проблема заключается в том, что необходимы исследования на эмбриогенетическом материале. Британский парламент постановил, что на уровне бластоцисты исследования проводить можно, а Ватикан считает, что никогда. Одно кажется мне очевидным: тот момент, когда Стефенсон поставил паровую машину Уатта на колёса и построил первый локомотив, стал началом необратимого процесса развития железных дорог. С того момента, когда расшифровали геном, дальнейшие исследования сдержать не удастся, хотя они и опасны.

Количество институтов, которые занимаются генетическими исследованиями, огромно. Американский специальный журнал « Science » и английский « Nature » состязались, кто первый опубликует данные о геноме. Вторгся сюда неприятный коммерческий фактор, о котором раньше в связи с наукой я вообще – наивно! – и не думал. В этой области погребены, однако, миллиарды, можно вспомнить хотя бы о фармакогеномике.

Лавина публикаций, касающихся исследований генома, напоминает мне то, что в спорте происходит в конце дистанции, то есть так называемый финишный рывок на ленточку. Ленточкой в данном случае является Нобелевская премия, и все спешат – дабы эту награду получить. А ведь Нобелевскую премию размножить не удастся, всех не удовлетворишь.

Учёные ещё не сказали последнего слова, и мы не знаем, какие ужасные Франкенштейны, рвущиеся на вершину славы, объявятся сейчас. Мы живём в интересную эпоху: люди уже побывали на Луне, высвободили атомную энергию, даже Буша избрали в президенты. Так что основа, на которой зиждутся живые существа, меня не удивляет, а удивляет то, что я дожил до таких интересных времён.

Будучи мальчиком, я имел особую слабость к механическим, двигающимся игрушкам. Жестяные машинки заводились, маленькие птички с заводной пружиной клевали, черепахи ползали. Были также такие машины, которые, достигнув при движении края стола, не падали на пол, поскольку их останавливал и поворачивал в безопасную сторону шип, высовывающийся из шасси.

Не было также недостатка и в более сложных игрушках. Припоминаю, что у меня был даже мельник, который брал на плечи жестяный мешок с мукой, влезал по лестнице в амбар, а когда этот мешок падал вниз, мельник спускался за ним, и так это продолжалось до тех пор, пока была натянута пружина. Однако же в те времена никому не приходило в голову, чтобы такие авто, что не падают со стола, таких мельников или приятно звучащие волчки называть интеллектуальными устройствами.

Но сейчас конструкторы, жаждущие известности, беззаботно распоряжаются определением «интеллектуальный». В последнем номере « New Scientist » приводятся целые таблицы так называемых роботов, выполняющих различные действия, тем самым демонстрируя свою мнимую интеллектуальность. Есть среди них, например, вездеход, шагающий, словно краб, по дну бассейна и при случае сгребающий ил, а также другой сор, осевший на дне. Есть также несколько роботов, ни один из которых ни в малейшей степени не напоминает видом человеческую фигуру. Один, двигаясь от середины комнаты по спирали, подметает пол, а если он оснащён соответствующим датчиком, то может на своём пути огибать неподвижные формы, например ножки стола. Другой робот также подметает, но катается при этом от стены к стене, а некоторые ещё могут даже подстричь газон, если, кроме травы, на нём ничего не растёт.

Лояльные классификаторы этих устройств поместили в соответствующей рубрике информацию о том, что каждое из них может, а чего не может. Например, есть такой робот, который ищет питающий его током настенный контакт, когда его аккумулятор начинает разряжаться. Оставшееся большинство, однако, не столь «смышлёное». После разрядки батареи они просто стоят на месте. Ни один из них, подметая пол или срезая траву, не в состоянии преодолеть ужасную преграду, каковой являются ступеньки. Однако конструкторы настолько довольны своими произведениями, что называют этих напичканных электроникой бедняжек предвестниками искусственного интеллекта.

Я вынужден признаться, что не вижу ни малейшего повода, на основании которого не следовало бы этим конструкторам объявить наделённым интеллектом парашют, который ведь может спасти жизнь человека, выпрыгивающего из самолёта, или надутую резиновую камеру, выполняющую роль спасательного круга на воде. Растягивая понятие интеллекта ещё больше, подобно накидке, закрывающей голову во время дождя, мы могли бы также говорить об интеллектуальности копны сена, на которую кто-то падает с крыши. Ведь сено и ему спасает жизнь. Согласно такому подходу интеллектом, собственно говоря, наделено всё: даже мои крепкие подтяжки, потому что без них с меня свалились бы брюки.