Питер Гамильтон - Дисфункция реальности

Но они ошибались. Самуэль Александрович не хотел возвращаться по той причине, что на Коломне с ее повсеместно умеренным климатом уже ничто его не интересовало: ни семья, ни культура, ни природные красоты. Он уехал оттуда, потому что не хотел провести еще столетие, помогая четырем своим братьям и трем сестрам в семейном бизнесе по выращиванию фруктов. Те самые генетические усовершенствования, которым он был обязан крепким телом, ростом в сто восемьдесят сантиметров, ярко-рыжей шевелюрой и улучшенным метаболизмом, обещали продолжительность жизни не меньше ста двадцати лет.

К девятнадцати годам Самуэль понял, что жизнь на планете, едва вышедшей из аграрной фазы развития, равносильна для него тюремному заключению. Нельзя, обладая потенциально прекрасными возможностями, жить в столь ограниченных рамках, в противном случае жизнь окажется не счастьем, а невыносимой ношей. Самуэль стремился к многообразию выбора. А потому на следующий день после двадцатого дня рождения, расцеловав на прощание родителей, братьев и сестер, он сквозь метель прошел семнадцать километров до ближайшего города и записался во флот Конфедерации.

С тех пор он ни мысленно, ни физически никогда не оглядывался назад. Он стал образцовым офицером; семь раз принимал участие в боевых действиях, преследовал пиратов, командовал флотилией в рейде по захвату нелегальной промышленной станции, производящей антиматерию, и получил множество заслуженных наград. Но назначение на пост первого адмирала требовало большего, чем отличный послужной список. При всей его нелюбви к политическим играм ему самому пришлось стать политиком, выступать перед особым комитетом Ассамблеи, неофициально консультировать дипломатов самого высокого ранга и оперировать информацией, добываемой разведчиками, что требовало не меньшей ловкости, чем владение рапирой (он был чемпионом академии по фехтованию). Помощников президента Ассамблеи восхищало его умение оказывать давление на правительства планет, поражающее не только аккуратностью, но и миллионами комбодолларов, сэкономленных на отправке флотилий в потенциально горячие точки; а мнение этих людей значило больше, чем мнение высших лиц адмиралтейства, выдвигающих свои кандидатуры в комитет флота при Ассамблее.

За шесть лет на посту Самуэль Александрович многого добился, сохраняя мир между порой слишком несдержанными правительствами планет и еще более безалаберными астероидными поселениями. Главы миров и политики уважали его за твердость и справедливость.

Его общеизвестная беспристрастность сформировалась главным образом в тот период, когда он тридцатидвухлетним лейтенантом служил на боевом корабле, который откомандировали к Джантриту для помощи эденистам в каких-то внутренних беспорядках (неслыханному по тем временам делу). Экипаж корабля беспомощно наблюдал за взрывами антиматерии, а потом в течение трех дней совершал изматывающие и зачастую бесполезные маневры, чтобы спасти выживших в этой трагедии. Самуэль Александрович возглавил одну из спасательных групп в разрушенном космоскребе. Героические усилия, удостоенные впоследствии награды, позволили ему и его товарищам вызволить восемнадцать эденистов, оказавшихся в ловушке из обломков пустотелого полипа. Но, пробившись в одно из помещений, они обнаружили, что оно завалено трупами. Это был дневной детский клуб, пострадавший от декомпрессии. Именно в том вселяющем ужас зале Самуэль понял, что эденисты такие же люди, как все остальные, и они так же уязвимы. С тех пор, слыша высокомерные и двусмысленные высказывания других офицеров относительно высоких необщительных приверженцев биотехнологических усовершенствований, он испытывал сильнейшее раздражение. И впоследствии всю свою жизнь посвятил укреплению мира.

Адмирал Самуэль Александрович заинтересовался ситуацией на Лалонде, когда «Эвридика» доставила на Трафальгар флек-диск от Кельвина Соланки, в котором тот говорил о некоей вероятности (Соланки всегда избегал утверждений, способных его скомпрометировать) того, что Латон жив и намерен покинуть место своего добровольного изгнания.

Там, где дело касалось Латона, Самуэль Александрович забывал и о своем стремлении к справедливости, и о необходимости свершения правосудия. Он просто желал Латону смерти. И чтобы на этот раз не было никаких ошибок.

Записи нейронаноников Мерфи Хьюлетта, посвященные важнейшей миссии десантников в джунглях, даже после обработки по выделению самого важного материала занимали три часа. Очнувшись от подключения к ощущениям лейтенанта, включающим жестокую жару и изматывающую влажность, Самуэль Александрович провел в размышлениях еще четверть часа, а потом вызвал легковую машину и отправился в лабораторию, где работала разведка флота.

Жаклин Котье изолировали в секретной камере для проведения допросов. Камера представляла собой помещение, вырубленное в сплошной скале, с прозрачной стеной из металлизированного силикона, усиленного генераторами молекулярной связи. В одной половине располагались кровать, стол, умывальник, душ и туалет, а другая часть напоминала хирургическую палату с регулирующейся кушеткой и исследовательским оборудованием.

Пленница, одетая в зеленый больничный халат, сидела у стола. Вместе с ней в камере находились пять десантников, четверо имели при себе винтовки с химическими зарядами, а у пятого был импульсный карабин.

Самуэль Александрович через прозрачную стену начал рассматривать безучастно сидевшую женщину. Комната наблюдения, в которой он находился, напоминала рубку корабля — белый куб с композитными стенами и полукруглым пультом, развернутым к прозрачной стене. Обезличенное помещение немного раздражало его — как будто большой виварий.

Жаклин Котье подняла на него глаза, полные равнодушия. Обычная женщина, жена фермера из захудалого колониального мира, была на такое не способна. Под взглядом Самуэля Александровича покрывались испариной даже прожженные дипломаты с восьмидесятилетним стажем.

Он вспомнил, что испытал подобное чувство, когда на каком-то официальном мероприятии встретил взгляд мэра одного из эденистских биотопов. Через его глаза на адмирала смотрел объединенный разум всех взрослых обитателей биотопа. Оценивал его.

«Кем бы ты ни была, ты точно не Жаклин Котье. Этого момента я боялся с тех пор, как принял присягу. Новая угроза, недоступная нашему пониманию. И вся тяжесть борьбы с ней неизбежно ляжет на плечи моего флота».

— Вы уже установили, в чем суть метода подчинения личности? — спросил адмирал у доктора Гилмора, возглавлявшего группу исследователей.

Доктор виновато пожал плечами.