Филип Фармер - Ночные кошмары

Ваш редактор полагает, что Ватсон специально выбрал «Грейсток» в этом повествовании, потому что псевдоним получил мировую известность благодаря романам, основанным на африканских подвигах племянника человека, которого Ватсон назвал Холдернессом.

Сама же история необычна по многим причинам. Из нее явствует, что Холмсу не позволили остаться в отставке после событий, описанных в рассказе «Его прощальный поклон». Кроме того, нам стало известно, что Холмс второй раз побывал в Африке, выехав далеко за пределы Хартума (хотя и не по своей воле), и таким образом спас Великобританию от величайшей опасности, которая когда-либо угрожала ей. Мы получили некоторое представление о карьере двух величайших американских авиаторов и шпионов в первые годы Первой мировой войны. Мы узнали, что Ватсон был женат в четвертый раз, кроме того было впервые зафиксировано разрушение цивилизации, соперничающей с Древним Египтом. В этой рукописи рассказывается о вкладе Холмса в апиологию и о том, как он использовал ее для спасения себя и других. Это повествование также описывает, как гений дедукции Холмса позволил ему прояснить некоторое несоответствие, которое озадачило более проницательных читателей американского биографа Грейстока.

Некоторые аспекты этого несоответствия раскрываются самим лордом Грейстоком в выдержках из мемуаров лорда Грейстока («Мать моя была прекрасным животным», редактор Филип Хосе Фармер, Чилтон, октябрь 1974 года). Однако это откровение — лишь малая часть хроники Ватсона, одна из многих разгаданных тайн, и этот рассказ представляет некие общеизвестные события с несколько иной точки зрения.

По этим причинам ваш редактор решил составить это объяснение. Кроме того, вы должны помнить, что вашему покорному слуге и в голову не пришло вмешиваться в Священное Писание.

Филип Хосе Фармер

С ЛЕГКИМ СЕРДЦЕМ я берусь за перо, чтобы записать новую историю, прославляя гений, отличавший моего друга Шерлока Холмса. Я помню, что когда-то написал нечто подобное, хотя в то время на сердце у меня было очень тяжело. На этот раз я уверен, что Холмс удалился в последний раз. По крайней мере, он поклялся, что больше не станет лезть на рожон. Случай с несравненным пэром обеспечил ему финансовую независимость, и он не предвидит более серьезных опасностей, угрожающих нашей стране теперь, когда наш великий враг повержен. Более того он поклялся, что никогда больше не ступит ни на какую землю, кроме своей родной. И он никогда больше не приблизится к самолету. Один только вид или звук мотора одного из них замораживает его кровь.

Странное приключение, о котором пойдет речь на этих страницах, началось во второй день февраля 1916 года. В то время я, несмотря на свой возраст, служил в штабе военного госпиталя в Лондоне. Дирижабли бомбили Англию в течение двух предыдущих ночей, главным образом в центральных землях. Хотя такие бомбежки считались сравнительно неэффективными, семьдесят человек были убиты, сто тринадцать ранены, а денежный ущерб составил пятьдесят три тысячи восемьсот тридцать два фунта стерлингов. Эти рейды были последними в серии, начавшейся девятнадцатого января. Паники, конечно, не было, но даже доблестные британцы испытывали некоторое беспокойство. Ходили слухи — несомненно их распускали немецкие агенты, — что кайзер намеревался послать через Ла-Манш флот из тысячи воздушных кораблей. Я обсуждал эти слухи со своим юным другом доктором Феллом за рюмкой бренди в моей каюте, когда раздался стук в дверь. Я открыл ее, чтобы впустить посыльного. Тот протянул мне телеграмму, которую я, не теряя времени, прочел.

— Великий Скотт! — воскликнул я.

— В чем дело, мой дорогой друг? — поинтересовался Фелл, поднимаясь со стула. Даже тогда, на военном пайке, он набрал слишком много веса.

— Меня просят приехать, — вздохнул я. — Холмс. При этом он рекомендует взять бессрочный отпуск.

— Шерлок Холмс? — переспросил Фелл.

— Нет, Майкрофт, — поправил я.

А через несколько минут, собрав свои немногочисленные пожитки, я уже ехал в лимузине к Министерству иностранных дел. Час спустя я вошел в маленький, строго обставленный кабинет, где массивный Майкрофт Холмс восседал подобно огромному пауку, плетущему паутину, которая протянулась по всей Британской империи и многим чужим землям. В кабинете были еще двое, которых я знал. Одним из них был молодой Мерривейл, сын баронета, блестящий адъютант главы британского военного разведывательного управления, которому вскоре предстояло занять пост главнокомандующего. Он также был квалифицированным врачом — одним из моих студентов, когда я читал лекции у Барта. Майкрофт утверждал, что Мерривейл способен соперничать с самим Холмсом в искусстве сыска и не будет сильно отставать от Майкрофта. Ответ Холмса на этот «укол» был таков: «Только практика открывает истинные перспективы».

Мне стало интересно, что Мерривейл делает вдали от Военного министерства, но у меня не было возможности задать свои вопросы. Вид второго человека поразил меня и в то же время обрадовал. Прошло уже больше года с тех пор, как я в последний раз видел эту высокую худощавую фигуру с седеющими волосами и незабываемым ястребиным профилем.

— Мой дорогой Холмс, — воскликнул я. — Я так и думал после истории с фон Борком…

— Восточный ветер стал ужасно холодным, Ватсон, — вздохнул мой друг. — Долг не признает возрастных ограничений, и поэтому меня оторвали от моих пчел, чтобы послужить нашему народу еще разок, — а потом с еще более мрачным видом Холмс добавил: — Дело фон Борка еще не закончено. Боюсь, что мы недооценили этого парня, из-за того что так легко поймали его. Его не всегда принимают всерьез. Наше правительство жестоко ошиблось, разрешив ему вернуться в Германию вместе с фон Герлингом. Он должен был предстать перед расстрельной командой. Автомобильная катастрофа в Германии после его возвращения почти сделала за нас то, что мы обязаны были сделать, согласно сообщениям, которые недавно дошли до меня. Но, за исключением травмы левого глаза, фон Брок выздоровел. И еще… Майкрофт сказал мне, что фон Борк нанес и продолжает наносить нам неоценимый ущерб. Наша разведка сообщила нам, что он действует в Каире, Египет. Но где именно в Каире и какую маскировку он использует, неизвестно.

— Этот человек действительно опасен, — подтвердил Майкрофт, протягивая тяжелую, как лапа гризли, руку за табакеркой. — Не будет преувеличением сказать, что фон Борк ныне самый опасный человек в мире, во всяком случае, с точки зрения союзников.

— Опаснее, чем был Мориарти? — поинтересовался Холмс, и глаза его загорелись.

— Гораздо опаснее, — ответил Майкрофт. Он вдохнул табак, чихнул и вытер лицо большим красным носовым платком. Его водянистые серые глаза утратили отстраненный взгляд и теперь горели так, словно были прожекторами, выискивающими в темноте далекую цель.