Гораций Голд - Золото

— Я… конечно, я хотел бы остаться здесь, у вас.

— Хорошо! Я объясню вам, что нужно делать, как только вы будете готовы.

— Черт возьми, спасибо! Я… Я даже не знаю, как благодарить вас. — Бентон казался совсем растерянным. — Могу… Могу я позвонить своей матери и рассказать ей?

Уолш молча указал на свои крошечные апартаменты в самом конце лофта. Сгорая от счастья, Бентон устремился к телефону.

Уолш проводил его взглядом.

Он обернулся, чтобы рассмотреть огромное помещение, заставленное самодельными машинами. Теперь все было в порядке: ему не придется больше убивать себя работой.

Тем временем, Бентон осторожно притворив за собой дверь, посмотрел в узкую щель и убедился, что Уолш не двинулся с места. Торопливо он схватил трубку телефона и, дрожа от волнения, набрал номер.

— Алло, Нэсс? — заговорил он тихо и быстро, плотно прижимая к губам микрофон. — Послушайте… Вы дадите мне сказать?.. Я вошел в контакт с Уолшем… Нет, он ничего не подозревает… Вы замолчите, наконец? Дайте же договорить. Он допустил ошибку, когда рассказывал о себе. Он делает золото. О, в этом нет никаких сомнений. Он чуть не проболтался… Что мне делать? Узнать как можно больше и втереться в доверие, пока мы не сможем удостовериться? Хорошо.

БЕНТОН делал определенные успехи в течение следующей недели, и в своей работе, и в отношениях с Уолшем, который восхищался его рвением и готовностью взвалить на себя самые рутинные дела. Никакие важные предложения от него не поступали, но с другой стороны Уолш и не ждал, что тот сразу начнет во всем разбираться.

Поначалу Бентону разрешалось касаться только определенных машин и изучить почти весь процесс, кроме заключительного шага. Не то, чтобы Уолш не доверял ему — это была элементарная предосторожность, проявлявшаяся всегда, когда на кону стояло изобретение. С другой стороны он открылся настолько, что Бентон знал о процессе больше, чем кто-либо, за исключением самого Уолша. Однако требовалось время, прежде чем позволить своему ученику узнать секрет до конца. Он наблюдал за ничего не подозревающим пареньком с потаенной надеждой.

Когда наступала необходимость сбрасывать давление, он отсылал юношу с разными поручениями, или отправлял за чем-нибудь ненужным в ту комнату, к которой они жили; он был уверен, что эти предлоги были бы очевидны всем, кроме этого парня не от мира сего. Как только Бентон уходил из зала, Уолш выключал свет, оставляя только маленькую лампу возле камеры давления, где его скрывал от всего остального помещения массивный остов машины.

Теперь все было в порядке: кусок серого металла Уолша, помещенный в камеру за три часа до этого, всегда становился кубом чистейшего желтого золота. Более того, освободившись с появлением напарника от изнурительного труда, он получил возможность сократить время производства золота ради денег для расходов по меньшей мере до трех часов в день и посвящать все утро и большую часть дня его важному эксперименту.

Беспрекословность Бентона часто заставляла Уолша испытывать угрызения совести. Он обещал разрешить ему работать над его собственными экспериментами с передачей электроэнергии, но на деле оказалось, что слишком часто злоупотребляет его готовностью помогать. Что было еще хуже — он платил ему слишком мало, едва ли компенсируя тот по-настоящему огромный объем тяжелой работы, которую тот делал.

Он понимал, что не может платить Бентону больше, и что не может дать ему достаточно времени на эксперименты с передатчиком. Но что он мог сделать, чтобы хоть как-то отблагодарить его? — спрашивал себя Уолш. Был только один ответ — посвятить его в свой секрет. Рано или поздно это все равно придется сделать. В действительности он не мог найти ни одной реальной причины для своей мнительности и незаслуженной скрытности от паренька. А в ближайшее время ему предстояла работа, которую не выполнить без посторонней помощи. Так что выбора не оставалось.

— Бентон! — позвал он.

Механизмы затихли. Его помощник не замедлил подойти.

— Я решил открыть вам свой секрет, Бентон, — отдавшись порыву, произнес Уолш. — Я думаю, вы уже подозреваете, что я в состоянии сделать золото?

Бентон колебался. Он не знал, как отреагировать: притвориться удивленным или сказать правду?

— Я что-то подобное подозревал, — уклончиво ответил он.

Теперь настала очередь Уолша засомневаться. Но, как бы там ни было, слишком поздно отступать: тайна, или часть ее, уже открыта, и не оставалось ничего, кроме как рассказать и все остальное. В нервном возбуждении прислонившись к гладкой нагретой поверхности нагнетателя, в сердце которого скрывалась барокамера, он пробормотал, подбирая нужные слова:

— Золото — это не все…

Нет, не с того надо было начать.

— Мы работаем на человечество, а не ради выгоды…

Слишком самодовольно, и все это вокруг да около, вместо того, чтобы сразу перейти к сути.

— Послушайте, Бентон, — Уолш схватил его крепкое плечо, — я оказался в такой ситуации, когда не смогу больше работать один, и мне требуется помощь. Человек, который отлично понимает, что я делаю. Я сказал вам, что делаю золото, и это правда. Но еще важнее то, что мы делаем это золото только ради денег на расходы — чтобы осуществить по-настоящему важную работу. Оно нужно вовсе не для того, чтобы сделать нас богатыми. Это не удовлетворило бы меня, и я надеюсь, что и вас тоже. Вы еще не знаете, как это тяжко и трудно, лелеять мечты, которые вы тайно носите в себе долгие годы.

Уолш почувствовал легкое головокружение и, отпустив плечо Бентона, сел.

— Вы понимаете, что такое деньги? О, вы вероятно вспомнили известное экономическое определение — средство обмена. Это верно, но для чего? Когда-то любые продукты обмена производились сами собой, не требуя особого внимания от владельца. У вас были овцы, у меня были коровы. Мне надоела говядина и захотелось баранины, а вам как раз нужна была говядина, таким образом, мы менялись. Если мы хотели овощи, их нам мог дать кто-то другой, кому повезло вырастить их на своей земле. Мы имели каждый свое натуральное хозяйство и обменивались меж собой. Но потребности росли, появлялись новые предметы роскоши, такие как луки и стрелы, острые металлические ножи и так далее. Совершенно очевидно, что мы не могли таскать наши натуральные запасы от одного места к другому. Возникли различные обменные средства — пластинки железа, меди, ожерелья из раковин, бусы из красивых камней, золото и серебро.

Тысячи поколений мы покупали все, от продовольствия до обстановки для зданий, нами же построенных, и все это постепенно развивалось. Пока, наконец, не были изобретены машины. Потребности начали увеличиваться стремительно. Но я могу делать только что-то одно, а остальное должен приобретать у других, и все из нас находятся в таком положении. На каждую вещь необходимо потратить не меньше энергии, чем требуется для того, чтобы вырастить целое поле пшеницы. Множество энергии для того, чтобы сделать одежду, сделать то, это, осветить и согреть квартиру, в которой я живу, ну, а кому-то нужно согреть целый дом — но ведь еще приходится на кого-то работать.