Даша Пац - Оттепель не наступит [litres]

Филипп поднял гаджет и снова перевёл обеспокоенный взгляд на меня:

– Кого из них ты знаешь?

Я попыталась перевести дух. Да сколько ребят со светло-карими глазами по имени Хрисан могло быть в Джаро?

Однако, интуиция кричала: это он. В памяти вспыхнули наши горячие объятия. В прямом смысле. Обжигающе тёплые руки…

– Чёрт возьми, – простонала я и запрокинула голову, уткнувшись затылком в прилавок.

Как объяснить Гарьеру свои подозрения? Что именно говорить? Я любила парня, а затем он сгорел в пожаре? Почему-то, рассказывать подробности мне было неловко.

– Кажется, это мой… – я на секунду запнулась, – старый знакомый. Мы хорошо общались в юношестве.

– Отлично! – обрадовался детектив. – Где он жил? Надо его найти!

– Это невозможно. Его семья сгорела в пожаре.

Филипп нахмурился и задумчиво перевёл взгляд на планшет. Несколько секунд он чём-то размышлял, а затем выразительно посмотрел мне прямо в глаза:

– Юнона, ты видела тела?

Я подняла брови:

– В каком смысле?

– В прямом, – он подскочил и стал расхаживать мимо меня туда-сюда, – парень, устойчивый к пламени, сгорел в пожаре? Слабо верится.

– Но ведь…

Филипп перебил:

– Твою квартиру подожгли, подбросив туда чей-то обугленный труп. Давний знакомый якобы сгорел. Есть сходства в почерке, не находишь?

По телу стало разливаться противное чувство. Смесь горечи и зарождающейся надежды.

– Это исключено, – отчеканила я.

Филипп покачал головой.

– А вдруг? Как вы познакомились? Он мог знать про Агату?

Меня вновь затошнило. Голова пошла кругом.

– Прекрати, Гарьер, – сквозь зубы прошептала я, – он мёртв. Он не может быть живым. Если бы…Будь Хрисан живым…Он нашёл бы меня.

И, видимо испугавшись холода в моём взгляде, Гарьер остановился и нахмурился ещё сильнее. А я закрыла глаза на секунду и вспомнила последний разговор. Что он хотел рассказать? Неужели о своих способностях?..

Это было невероятно. Слишком серьёзное совпадение. А вместе с тем…Проклятая надежда уже поселилась в сердце. В разум то и дело стали проникать картинки нашего непродолжительного счастья.

– Прости…Не хотел ворошить твою боль, – виновато пробормотал Гарьер.

Я посмотрела в его голубые глаза. Кажется, он догадался, что Хрисан не был простым знакомым.

– Пойду прогуляюсь, – бросила я и поднялась.

От одолевавших эмоций было дурно. Ноги подкашивались. Перед глазами стояла странная пелена, от того я толком не видела, куда шла.

На улице удивительно тепло. Снег не идёт уже несколько недель. Я нервничаю и не нахожу себе места. Впервые в жизни дрожащей рукой крашу губы, целых два часа торчу перед зеркалом, чтобы сделать локоны на тяжелых длинных волосах. А еще откапываю из недр деревянного шкафа почти новое платье, которое надевала лишь однажды на дурацкое мероприятие в школе. Светло-розовое, до приторности милое. Воротник с белыми оборочками и перламутровые пуговки до груди. Папа купил его за бешеные деньги, а я его почти не носила. Не мой стиль. Мне бы что-нибудь удобное и тёплое. Но не сегодня. Сегодня есть повод наряжаться. Закончив приготовления, смотрю в зеркало. Из отражения глядит какая-то очаровательная милая незнакомка. Мне некомфортно на неё смотреть.

Но я храбро решаю выстоять муки дискомфорта в угоду красоте.

– А Юна влюбилась! Юна идёт на свидание! – вопит Агата, врываясь в нашу комнату.

– А ну прочь! Не ори! – сержусь я и чувствую, как щеки заливает краской.

Следом за сестрой в комнату заглядывает папа. Увидев меня, он останавливается, как вкопанный, нервно кашляет и говорит:

– Ничего себе. Не думал, что есть обстоятельства, которые могут заставить тебя надеть платье. Это и правда свидание?

Я бросаю на хихикающую сестру испепеляющий взгляд. Агата в прыжке оказывается на своей кровати, подгибает колени и заговорщицки глядит на меня.

– Нет, это просто дружеская прогулка. Никакого свидания, – отвечаю я.

Папа лукаво улыбается и даёт напутствие:

– Что ж. Только домой не позже десяти, помнишь?

– Помню.

– И пусть он проведёт тебя.

– Ну папа!

Агата заливается звонким смехом, а затем выбегает следом за папой, завидев его грозный взгляд. Я остаюсь в комнате одна. Наконец, телефон жужжит:

«Выходи».

Как лаконично.

Почему-то коленки предательски дрожат. Неужели, это и вправду свидание? А вдруг мы будем целоваться? Эта мысль повергает в ужас. Стараясь об этом больше не думать, достаю из шкафа легкое пальто, которое подходит к платью куда больше дутой куртки, и бегу ко входной двери.

– Как его хоть зовут? – напоследок бросает папа.

– Хрисан, – отвечаю я и вновь краснею.

В последний момент вижу, как ползут вверх брови папы. Но он не успевает ничего ответить, и я захлопываю входную дверь. Улица встречает меня холодным ветром. Тут же становится ясно, что надевать пальто было крайне плохой идеей. «Надо было хотя бы шапку взять», – думаю я.

Но тут же обо всём забываю, увидев его. Смешной, неказистый, жизнерадостный. Стоит и улыбается во все тридцать два, засунув руки в карманы куртки.

– Эй, привет! – кричит Хрисан.

Я вздрагиваю и начинаю дрожать ещё больше.

– Привет, – бормочу в ответ.

– Ого, тебе не холодно? – удивлённо спрашивает мальчишка, подходя ближе и кивая на расстёгнутое пальто.

– Ни капельки, – вру я, немного огорчаясь, что он задаёт дурацкие вопросы вместо комплимента платью.

– Я тебе кое-что принёс, – Хрисан скидывает рюкзак и начинает что-то искать, – держи.

Я охнула от восторга и чуть ли не подпрыгнула. В руках он держит большое красное яблоко.

– Оно же стоит, как десять школьных обедов! Где достал?

Хрисан улыбается и отвечает:

– Пусть это будет моим секретом. Расскажешь потом, как на вкус.

– Уверена, что отлично!

Его щеки розовеют. Мальчишка опускает взгляд и быстро переводит тему:

– Кофе хочешь?

– Не откажусь.

И мы едем в центр, в Европейский квартал. По дороге разговор совсем не клеится. В монорельсе мы попадаем в ужасную давку, поэтому совсем не до бесед. На нужной станции еле успеваем выскочить из вагона. А затем случается настоящая катастрофа: дверь закрывается, а вместе с ней остаётся и край моего пальто. Поезд трогается, меня дергает назад и валит на землю. А вагон уезжает с куском ткани моего прекрасного белого плаща.

– Черт возьми! – почти плачу я, провожая взглядом уезжающий поезд.

Хрисан подскакивает ко мне, подаёт руку и обеспокоено спрашивает:

– Ты в порядке?

Я поднимаюсь и пытаюсь оценить масштабы трагедии. Пациент обречен: шикарное пальто вряд ли подлежит ремонту. А затем замечаю кое-что пострашнее и чувствую разливающуюся по телу горечь и стыд: огромная дыра на тоненьких колготках и расползшиеся вверх и вниз стрелки.