Оксана Токарева - Молнии Великого Се

— Госпожа! Беги! Это не Ураган! Это мой господин, он вару! — пояснил он, принимая боевую стойку.

— Взять их! — проревел один из воинов, здоровенный детина, державшийся за спинами других. Его полускрытое тенью лицо с жутким шрамом, пересекающим нос и губы, показалось Птице знакомым, только сейчас она не могла вспомнить, где она его видела, но уже точно не в Гнезде Ветров. Она сделала еще несколько шагов назад, судорожно отыскивая возможности для бегства и не находя их, когда окружающее пространство сотряс низкий утробный рев.

Из травяных зарослей огромный и жуткий, как ночной кошмар, выпрыгнул Ликин любимец, горный кот Роу-су. Стремительным ударом могучей лапы он раскроил череп одному из воинов, затем бросился на второго. Тот попытался защититься, выставив вперед меч, но свирепый хищник, уже отведавший крови, с легкостью смял его и застыл над изувеченным телом, по-кошачьи выгнув спину дугой, прижав уши и оскалив обагренные кровью клыки.

С воинов мгновенно слетел весь хмель. Несколько человек, в том числе шрамолицый, бросились наутек. Другие, более отважные, сплотились возле Ветерка, или того, кто принял его обличье, выставив копья, и приготовились сразиться. Двое или трое бессильно упали на колени, пытаясь вспомнить давно забытые слова молитв, а Обглодыш выставил вперед руки с зажатой в них скрижалью и застыл, бормоча какие-то непонятные заклинания на неизвестном наречии.

Как ни странно, Птица оказалась среди тех, кому не изменило присутствие духа. Видимо, сказалось влияние Лики. Четко осознав, что это единственный шанс, она сорвалась с места с проворством малиновки, ускользающей из пасти гадюки, прошмыгнула мимо Роу-Су — тот был слишком занят — схватила Обглодыша за руку и потащила его прочь через просеку к берегу реки. Подальше от оборотней, горных котов, горящих обломков и всего того, что плохо совместимо с жизнью и свободой. Только бы перебраться через реку, а затем укрыться в травяном лесу. В этот миг бурные ледяные воды Фиолетовой и непролазная чащоба травяного леса представлялись наименьшим из возможных зол. Последнее, что сохранила ее память, были пронзительно-синие человеческие глаза Роу Су.

Все-таки в тот момент ею овладело временное помешательство! Как она, купившись на мишуру, пригодную, чтобы морочить головы детям и дикарям, не узнала Ягодника и его людей? Достаточно она насмотрелась на эти рожи в последующие дни. Непонятно, правда, где они добыли травяные рубахи народа Урагана. Подделка здесь была трудноосуществима. Каждый народ вязал изнаночную сторону особым способом, и этот секрет, являясь дополнительным оберегом для владельца, был известен только членам рода. Впрочем, змееносцы разгадывали ребусы и посложнее, да и в области мимикрии и прочих высококачественных подделок Альянс всегда шел впереди галактики всей, особенно если учесть, что члены первой экспедиции сами дали им в руки оружие, опубликовав обширнейшие данные исследований о материальной культуре Сольсурана с пространным разделом, посвященным травяным рубахам. Там говорилось и о потайных узлах. Неужели под обличьем Ветерка скрывался Синеглаз? И если так, то кто помог ему проникнуть за пределы защитного поля?

— Духи-прародители желают выслушать дочь царицы Серебряной.

Птица, обвела взглядом запруженную народом площадь Земляного Града.

Сегодня здесь было так тесно, как случается только в самой чаще травяного леса по весне, когда старые растения, разбросав повсюду семена и дав жизнь молодой поросли, не торопятся уступить ей свое место. Рудокопы выбрались из шахт, землепашцы и траворубы забросили плуги и тесаки, женщины залили водой очаги с недоваренной похлебкой. Все пришли посмотреть, как мудрый Дол будет вершить суд.

Сам хозяин Земляного Града, коренастый и длиннорукий, как и все мужчины в роду, с кустистыми бровями и маленькими глазками под тяжелыми веками, восседал близ священного огня на просторном крыльце Земляного Дома, окруженный родней и свитой. Помимо шести из двенадцати сыновей и многочисленных братьев и племянников Дола здесь присутствовали Пожар, великий вождь народа Огня и Рваное Ухо, глава племени Пещерных Табурлыков.

По правую руку от вождя народа Земли в напряженных позах, не глядя друг на друга, сидели Глеб и Синдбад. Птица знала, что накануне между ее товарищами и коллегами произошел серьезный разговор, а поскольку убедить Глеба поверить в очевидное было ненамного легче, чем остановить убегающего от пожара в травяном лесу зенебока, все остались при своем.

Группа слева от вождя выглядела более непринужденной. Рядом с отцом, наряженная в синтрамундскую парчу и меха, закованная в драгоценный доспех малахитового нагрудного украшения, соединенного с позолоченным поясом и дорогими обручьями, сидела Долова любимица Медь. Хотя кукольное личико, не испорченное работой холеное тело и длинные косы цвета ржавчины и обеспечивали ей приличествующий ее положению статус красавицы, ее зеленые глаза не излучали ни добра, ни теплоты, а на челе, если и запечатлевалась какая-нибудь мысль, то только о том, как бы еще потешить свое безмерное тщеславие. Судя по всему, капризная красавица сегодня решила получить новую игрушку.

На расстоянии шага от нее, удобно расположившись на выстланном шкурами горных котов и пещерных табурлыков высоком сидении, окруженный уцелевшими наемниками, горделиво восседал княжич Синеглаз. В отличие от посланцев, сын князя Ниака чувствовал себя здесь как дома. Блаженно сощурившись, он с удовольствием потягивал таме трехлетней выдержки и привозное Боргосское вино, любовался новыми перстнями и обручьями и, мимоходом заигрывая с Медью, снисходительно поглядывал на стоящую у края помоста Птицу. Ну что с нее взять: царевна-то она, конечно, царевна, а так девка глупая, которая только и годится, чтобы мужу угождать и рожать ему детей, продолжая царский род. Разумеется, на роль мужа княжич прочил себя.

Птице жгуче хотелось, чтобы княжич подавился или его, как тогда в травяном лесу, скрутил жестокий приступ боли. Ибо благополучие и нега, в которых пребывал вероломный сын князя Ниака, составляли разительный контраст с тем, как Земляной Град принял Ветерка.

Молодой Ураган не успел толком прийти в себя, как был закован в каменные колодки, стоявшие на площади для пойманных разбойников и воров. За все это время, а шел уже второй день, Птице ни разу не позволили даже приблизиться к возлюбленному, не говоря уже о том, чтобы перевязать раны. И только пройденную им в прежние годы суровую школу разведки и заботу Камня, дневавшего и ночевавшего на площади, следовало благодарить за то, что он все еще оставался жив.