Оксана Токарева - Молнии Великого Се

Отдельной благодарности заслуживало милосердие простых людей, помнивших, кто защищал их дома в дни набегов варраров. Птица сама видела, как немолодая, бедно одетая женщина принесла обвиняемому крынку зенебочьего молока. Когда же стражи попытались ее застыдить, непрозрачно намекая на то, что человек, поднявший руку на вестников Великого Се, недостоин разделять пищу с людьми, она спокойно и с достоинством ответила: «Поднимал он руку на вестников или нет, это еще надо доказать, а если бы не он, то и я, и мои дочери сейчас лили бы слезы в гнилых болотах в рабстве у голоштанных дикарей».

Птица, как могла, через Могучего Утеса поблагодарила добросердечную, про себя посетовав лишь о том, что память владык этого Града предпочитает сохранять лишь обиды. Вслух она, правда, говорить ничего не стала, опасаясь еще больше навредить Ветерку, тем более, что ее собственное положение тоже слишком напоминало плен.

Обращались с ней, правда, согласно ее статусу и рангу. Жены и невестки Дола, и даже горделивая Медь прислуживали ей, главы родов поднесли богатые дары. Однако стоило ей предпринять попытку покинуть свои покои, бдительные стражи тотчас преграждали ей дорогу, к вящему удовольствию Меди, которая, несмотря на выказываемую почтительность, ненавидела соперницу всей душой и радовалась возможности полюбоваться на ее унижение. Суетная девица, похоже, даже представить себе не могла, что единственное место, где Птица хотела бы сейчас оказаться, находилось на площади, там, где стояли вторые колодки. Рядом с Ветерком.

Именно о возлюбленном Птица думала, собираясь на суд, и потому, с вежливой улыбкой отвергнув все золототканые наряды и плащи с дорогими мехами, которые поднесли ей главы родов, надела прежнюю тунику с оберегами рода Урагана. А из украшений оставила лишь серебряное ожерелье с бирюзой, работу мастеров Могучего Утеса. Жены и невестки Дола глянули на нее недоуменно, а Медь так и вовсе враждебно. Птица не удостоила их вниманием. С удовольствием отметив ярость в прозрачных глазах Синеглаза и раздражение на лице Глеба, она предстала перед народом Земли, даже не смыв с одежды кровь.

Увидев ее, Ветерок повернул к ней бледное, измученное лицо, и на его серых бескровных губах появилась ободряющая улыбка. У Птицы сжалось сердце. Несмотря на нечеловеческую усталость, потерю крови, боль от ран и лихорадку, он думал в первую очередь не о тяготах собственного положения, а о ней, пытаясь, как обычно, поддержать и уверить, что все будет хорошо. Хотя рассказ о гибели Града и злоключениях его обитателей Ветерок слышал не в первый раз, в доме мастера Искры и позже об этом говорилось достаточно, он старался не упустить ни одного слова, а когда Птица закончила, насколько это позволяли колодки, одобрительно кивнул.

То же одобрение девушка прочитала и в честных глазах Могучего Утеса. Желая показать своим родичам из рода Земли, что он полностью на стороне друга Урагана, Камень и сегодня не покинул свой пост возле колодок.

Когда Птица закончила свое повествование, к священному огню приблизился Синеглаз. Следуя обычаю предков, он почтил духов прародителей, бросив на угли жертвенный хлеб и плеснув таме, затем повернулся к царевне:

— Странные вещи говоришь ты, дорогая сестрица! — тряхнув сивыми волосами, начал он. — Тебя послушать, так виновники гибели Града Вестников не те, кого мы сегодня судим, а воины княжьей дружины! Я, конечно, не Великий Се, чтобы следить за всеми смертными, но о моих людях могу сказать одно — они все были со мной, а меня в вашем Граде, как ты знаешь, никто не видел!

Птица встрепенулась. В словах княжича она услышала явный подвох. Беззастенчиво врать в присутствии духов предков Синеглаз не осмелился. И потому, выгораживая наемников, измыслил хитрую словесную ловушку. Девушка повернулась к Ветерку, заметил ли он. Ураган кивнул, а затем, не имея возможности здесь говорить, показал глазами в направлении Гнезда Ветров, куда прошлой ночью не без помощи Могучего Утеса отправился Обглодыш.

«Госпожа! Беги! Это не Ураган! Это мой господин, он вару!» — вспомнились Птице слова юного невольника.

Она решительно повернулась к Синеглазу:

— Тебя видели там! — воскликнула она. — Обглодыш узнал тебя, хотя ты и изменил внешность!

— Кто-кто? — Синеглаз даже брезгливо поморщился. — Это мой беглый раб, что ли? Он всегда отличался скудоумием, а в последние месяцы и вовсе тронулся! Все время ему что-то мерещилось. Всю плетку об его бока измочалил, пытаясь вразумить, и все без толку!

Княжич в досаде махнул рукой и, пройдясь взад-вперед по помосту, отхлебнул из своего кубка таме:

— Обглодыш! — не скрывая насмешки, повторил он. — Да кто поверит его словам! Еще нужно узнать, что он делал в вашем Граде, впрочем, — он сделал красивый величавый жест, — если ты, дорогая сестрица, принимаешь в нем такое участие, я готов тебе его подарить!

Птица с достоинством, приличествующим сольсуранской царевне, кивнула, хотя на самом деле едва сдерживалась, чтобы не вцепиться мерзавцу ногтями в лицо. Атака не удалась, но в запасе у нее оставался еще один серьезный довод.

— Стало быть, любезный брат, — проговорила она холодно, — ты обвиняешь меня во лжи?

По площади пробежал возмущенный ропот. Царевну Сольсурана здесь привыкли уважать. Даже старый Дол подскочил на своем месте, ибо обвинение, в конечном счете, имело отношение и к нему.

Один лишь Синеглаз и бровью не повел:

— Ни в коем случае, дорогая сестра! — безмятежно улыбнулся он. — Великий Се упаси меня от подобных мыслей. Я просто говорю, что в ночной тьме да после пережитых потрясений ты могла что-нибудь перепутать, к тому же не исключено, что тебе заморочил голову темный дух!

— Да знаем мы этого духа! — крикнул кто-то из толпы. — Как его отец к власти пришел, настала погибель Сольсурану!

Площадь заколыхалась, точно травяной лес под порывом ветра. Люди Земли шумно выражали согласие с говорившим. Воины Дола в поисках смутьяна нырнули в толпу, но тот успел скрыться.

— Да о каком духе вы тут толкуете?! — призвав сородичей к порядку, воскликнул Дол. — Здесь есть только один человек или дух, способный нести зло! — он указал на закованного в колодки Ветерка. — Неспроста же вестники Великого Се изгнали его из надзвездных краев!

Могучий Утес на своем посту опустил глаза. Честный воин испытывал чувство стыда за ослепленного жаждой мести родича, и Птица его понимала.

— До меня доходило, — собрав все свое спокойствие, обратилась девушка к Долу, — что ты, вождь, говорил иное, когда этот изгнанник бил варраров, угрожавших спокойствию твоих земель!

Вождь рода Земли недовольно засопел, точно табурлык, застрявший в горной расщелине, и поплотнее закутался в плащ, сшитый из драгоценных шкурок болотной выдры.