Никита Черненко - Надгробие для живых [litres самиздат]

Убивать мне его не хотелось, всё-таки я охотник, а не убийца. Однако говорить ему дорогу в город тоже не хотелось. И всё же, то ли я был слишком доверчив, то ли у него был такой вид, то ли я вовсе не хотел разбираться с этим всем и с радостью пустил бы всё на самотёк.

Я убрал нож обратно в потайной отсек на рукаве, который сам приделал к нему.

– Тебе нужно на север. Если будешь идти всю ночь, то к полудню будешь на месте.

– Спасибо. Большое спасибо, парень! Я постараюсь найти тебя, когда вы вернётесь, – он встал, отряхнул ноги от снега и распихал руки по карманам.

– А чем ты собрался от хищников отбиваться? – я заметил, что у него не было ничего при себе, чем можно бы защитить себя. – Руками и удачей?

– Нет, ногами и отпугивателем, – мужчина улыбнулся и вытащил из кармана что-то, похожее на длинный свисток.

– Что это?

– Расскажу, когда доберусь до города. Удачи вам… и кстати, я бы у пятихвоста снял когти. Они поострее твоего ножа будут.

– Давай вали, пока я не передумал.

Он ничего не ответил и ушёл в темноту, из которой вышел. Оказывается, даже такая мелочь вызывала у меня дрожь по телу, переходящую в усталость, косящую обратно к костру. Винтовка сама свалилась с плеча и упала на землю, но меня это не волновало: воздуха опять не хватало. Такое чувство, будто я не занимался допросом бродяги, а несколько часов висел над бездонным обрывом. И это было удивительно в купе с фактом, что днём мне грозила куда большая опасность, на которую я и то не так бурно реагировал. Видимо, всё дело в привычке. Одно дело сражаться с животными, у которых нет тактики, а одни инстинкты, а совсем другое – люди, которые как специально обладают своими индивидуальными приёмами.

Наверное, я накручивал самого себя. Больше всего верилось в то, что если бы он и хотел меня убить, то не подходил ради этого вплотную, а взял оружие вместо своего «отпугивателя». И откуда такие только берутся!

В городах, как оказалось, жили далеко не все люди. Был тот процент несчастных, которые не успели в своё время поймать оповещение от близлежащего купола, а потому остались в своих домах. Многие из-за этого замёрзли, некоторых убили мародёры, кого-то наверняка растерзали староисторические животные, а те некоторые, что хорошо адаптировались к новым условиям, оставляли дома и отправлялись на поиски нового дома для себя и своих семей. Кому-то везло, и по пути они даже никого не теряли, сбивались в группы и добирались до своей цели. Остальным везло меньше, и в лучшем случае они умирали, а чуть позже, когда природа начала изменяться, сами становились новым видом хищников – лунатиками. Вообще их какое-то время ставили наравне с зомби из книжек, но вскоре стало ясно, что это совершенно другое. Они хитрее, сильнее, выносливее, умеют говорить, а некоторые пародируют себя же в прошлом, и живут в заброшенных домах, и только им известно, что в это время с ними творится. Может, они представляют, что ничего не изменилось, бродят по выдуманным квартирам, или им вовсе чудится собственное прошлое, ставшее их проклятьем. Даже врагу я бы не пожелал стать лунатиком. К нам как-то раз один такой забрёл, когда я только начал покидать стены Гринмана. Его образ хорошо мне врезался в память: коричневая от грязи куртка, через которую местами виднелось тощее, постоянно содрогающееся от судорог тело. На голове всё ещё оставалось пара клочьев седых, жидких волос, один глаз казался стеклянно-мутным, а второй постоянно бродил от меня к Касу, который заранее знал, с кем мы встретились. Лунатик не выдержал, когда Кас спросил, как его зовут. Он что-то булькнул в ответ, прыгнул на меня через костёр, да так в него и свалился. И хоть ему уже был конец, Кас добил его, а потом подобрал гильзу и, качая головой, сказал: «Блин, патрон жалко. Надо попробовать порох сделать». Тогда я сначала спросил, что такое порох, а затем, получив ответ, спросил, зачем тогда было стрелять, если патроны жалко. Он бурчал будто самому себе, что мучительной смерти не заслужил никто, будь то животное, лунатик или человек. Смерть, по его мнению, должна приходить стремительно и так же стремительно уходить вместе с твоей жизнью на тот свет. Я хотел ещё узнать, что это за «тот свет» и где он находится, но я посмотрел на вытаскивающего из костра труп Каса, и понял, что он не ответит. Мне кажется, я так и не понял: стремительная смерть, конечно, дело хорошее, но зачем добивать того, кто уже мёртв? Можно было всего-то подождать, пока не перестанет дёргаться…

Голова и тело пришли в порядок, я поднял с земли винтовку, переставил аккумулятор заново, чтобы когда мне снова понадобится выстрелить, подобных осечек не случалось. Ночь уже давно перешла в раннее, ещё не светлое утро: бледная луна клонилась к горизонту, и мне казалось, что я видел оранжевые лучи солнца. Но то было лишь ведением. Оно уже больше двух сотен лет не радовало жёлтым светом, из-за чего даже безоблачным днём в полдень всё выглядело серым, будто это одна большая шутка какого-то психопата, исказившего весь мир и сделавшего его заново из бетона. Впрочем, и в безжизненном сером тоне отслеживалось что-то очаровательное… Забавно, что человек даже на рассвете Новой Истории готов думать о прекрасном. Наверное, тяжело думать о том, чего в мире ужасно мало, особенно когда любой твой день может стать последним.

Я стоял на холме повыше, недалеко от нашей с Касом стоянки. Пока ещё было время и возможность, не стоит пропускать рассвет.

На бледно-голубом небе, отдалённо чем-то напоминавшем ледяную поверхность на озере, всплывало солнце. Матово-белый кусочек света, стараясь не опаздывать, медленно проглядывал сквозь верхушки деревьев, дул ещё по ночному пронизывающий холодом ветер, обжигающий не спрятанное под повязку лицо. Я держал винтовку перед собой и ждал, когда можно будет из своей глупой прихоти провести ритуал, какой я совершал на каждой вылазке. Тем более, проблем с подзарядкой не возникало: аккумулятор заряжался в любом куполе.

Наконец бледное светило показалось на треть, я прицелился в стекляшку, заменяющую коллиматор, и нажал на курок. Послышался треск электроники, жужжание катушек и вот еле заметная полоска света летит прямо на солнце: мощность я всё равно ставил минимальную. Я не знал, может ли этот пучок и впрямь долететь до звезды, или же ослабеет на этом долгом пути и растворится в холодных пучинах, а, может, я этим своим выстрелом заставляю солнце светить немного ярче. Эта неизвестность поднимала меня раньше обычного в один из дней. Удостоверившись, что солнце не собирается гаснуть, я пошёл обратно. Кас должен был встать с минуты на минуту. Так всегда и случалось: как только я собирался заняться завтраком, Кас выходил на свет, мрачный, но бодрый. Во всяком случае, сегодня так казалось.