Мирослав Палыч - Гитлер, Баксков и другие… Книги первая и вторая

– Ну что ж, Валдисович, – сказал ему тогда понимающе лейтенант Путен, доставая из багажника паро-авто – велосипед, – хоть икроножные подкачаешь.

Принимая за седло подержанный велик, Попав-Скобеив ревниво косился на сверкающий лакировкой и хромом мощный и комфортный паромобиль лейтенанта Путена, которым тот неизвестно почему владел – скорее всего, явно не по рангу. Проведший сутки за рулем, невыспавшийся лейтенант на секунду пожалел агента, забрасываемого в одиночестве в чужую страну, где уже частично орудовала беспощадная рейхсполиция. Путен хотел сказать Евгену на прощание, что обязательно через два месяца устроит ему трехчасовое свидание с его будущей женой и соратницей Ольгой, которую с удовольствием доставит сам – лично. Но все же, прежде чем уехать, чтобы не расхолаживать агента перед заданием, только и сказал:

– Местная валюта – корпус велосипедной фары. Ампула с цианистым – каблук левого ботинка. Прощай.

Красный паромобиль с Путеным взревел и тут же взмыл вперед по трассе, выпуская белый пар из шести глушителей. Агент Попав-Скобеив, или Тынис Канчельскис, как теперь его звали по легенде, еще долго стоял, опираясь на велосипед, и глядел вслед исчезающему вдали паромобилю «старшего».

Валерий Викторович сидел в светло-бежевом пиджаке в кабине фиолетового паровоза, у которого спереди были большие широко раскрытые глаза с ресницами. Паровоз тащил за собой открытый вагон-кабриолет с веселыми людьми. Самый веселый-развеселый в вагоне был абрикосовоглазый толстяк Леонид Быковатов. Он певуче декламировал под баян, на котором сам же себе аккомпанировал:

«Пякен – он не бульбосракен!

Не бла-блашный идиот!

Потому что не городит,

Где не надо, огород.

Пякен скажет: «Не русня,

Вы же – подпиндосные!»

Мы ответим: «Это да,

В год невисокосный, нах!»

Пякен скажет: «Ква-ква-ква!»

Мы ответим: «Пук-пук-пук,

На дворе «трава-дрова» –

Нам – пиндос, маланцам, – друг!»

Леонида сменил некий подвыпивший молодой казах в очках (как потом выяснили спецслужбы Сталина – студент второго курса Литинститута), он спел под балалайку:

«Но зачем нам Пякена нашим резидентом?

Мы хотим Авакена видеть президентом!

Нам зеленый президент – слишком презеленый.

А Авакен – хитрожоп, чертом прикопченый.

Он шустер и дальногляд, не всегда в истерике.

Может дело развернуть лишь лицом к Америке.

Пякен – правильный пацан, выше пидераства,

Он бы смог Авакену стать джедаем братства…»

– Что за порнографическая ерунда? – возмутился Гитлер, обращаясь к Сталину. – Эта какофония не из нашего времени!

Сталин с трудом приподнял левую ладонь. Сказал тут же подбежавшему к нему Власику:

– Пазавитэ, пусть Гурджиев с этым разбэроцца. Что-та из будущева тут, панымаиш, внэдрылась.

Глазастый паровоз, наморщил брови, пошевелил глазами-фарами и испуганно исчез, неожиданно и резво сиганув в бок вместе с открытым вагоном-кабриолетом. «…Он, Авака, всех обул, агрессивноватый, и запущенный им пул – «борода из ваты…» – затихающе доносилось блеяние студента-очкарика – уже из полурастворенного в нигде глазастого паровоза. Куда их вез Валерий Батькович и где должен был быть отцеплен вагон с проедателями средств, выделяемых на «права человека» – так и осталось навсегда невыясненным.

– Резонансная точка в сакральной геометрии, – монотонно вещал Гурджиев, – оказала влияние на шишковидные железы, связующиеся с эпифизами в процессе распознания временных флуктуаций, что, вероятно, явили большим полушариям зрительно-звуковые пазлы из будущего, что особенно характерно для эклектической фотоноидально-перверсивной петли эпохи развитого стимпанка…

– Ладно, потом расскажешь, а то Гитлер этот, панымаешь, услышит и расскажет Ротшильду, – несколько нервно перебил Сталин Гурджиева.

У Сталина с Гитлером пока никак не получалось поделить честно Прибалтику, и они пошли к фуршетному столу, который сервировали семь совершенно голых официанток под бдительным контролем гестаповских наблюдателей. Аналитики из 6-го отдела РСХАА сделали надлежащие выводы, после того как красные шпионы испортили нигролом дорогостоящую вещь, принадлежавшую адъютанту фюрера – полковнику Куртцу.

***

В Калиште Марта притормозила паробайк – прямо у входа в гостиницу «Альбац». Эргономичные подлокотники ушли вниз-внутрь, давая Николаю возможность покинуть удобное сидение паромото.

Как же ему не хотелось расставаться с Мартой. Как не хотелось…

– Мы увидимся?.. Я хотел бы отблагодарить вас за оказанную мне помощь! – произнес сопран, с надеждой протягивая обе руки навстречу Марте. Но Марта даже не собиралась заглушать двигатель своего паромото.

– Нет, милейший, – был неожиданный для Николая ответ Марты сквозь цыканье пара вхолостую работающего двигателя паробайка. – У меня эту неделю много дел… на молочной ферме. А свой новый дирижабль, который собираетесь приобрести, назовите лучше «Настасья».

Паробайк Марты взревел, рванул вперед по улице и скоро скрылся в потоке пародилижансов. Николай Баксков еще с полминуты стоял с протянутыми руками, ничего не понимая и не веря в такое нелогичное завершение своего, казалось бы, многообещающего увлечения. А дело было в том, что пилотица, зная самые секретные пароли паронасосного рейхонета, связалась с помощью паропланшета с соответствующим отделом ведомства Мюллера и получила всю информацию о цели пребывания в Чехословакии путешествующего русского колоратурного сопрана. Получив информацию, Марта в момент прозрела. Когда она на ходу смотрела в экран планшета, то чуть не съехала на обочину, увидев, что вытворял на Мальдивах сопран с этой длинноногой Настасьей… Теперь Марте о новом знакомом стало известно все – все его привычки и наклонности. Ей стало известно и имя его любимого кота, и даже самая необузданная страстишка сопрана – непременно собирать зрительских букетов хоть на один, но больше, чем певщик Филипп.

– Ведьма… Матерая чехословацкая ведьмища… – прошептали губы все еще стоящего с протянутыми руками Николая.

В этот момент у него было чувство, как будто бы он при полном зале на сцене «Метрополитен-оперы» вдохновенно исполнял «Я цыганский баро-о-н, у меня много же-е-н!», и на слове «жен» ему некто, подосланный конкурентом мерзавец, подкравшись сзади, вдруг ткнул в рот яблоко… да еще и кислейшее…

«Вот же облом! Обло-ом… И откуда она знает про Настасью? Непостижимо!» – не переставал удивляться разочарованный в лучших надеждах сопран, поднимаясь в номер, кстати, заказанный, как выяснилось, для него Мартой.

Когда усталый и расслабленный Баксков полулежал в ванне с бокалом «М-м Клико» в руке, его эротические мысли вокруг неких ландшафтов тела Настасьи навязчиво отвлекались образом Марты. В этой женщине для Николая таилась какая-то мощная и неотвязная трансцендентная притягательность.