Андрей Евсиков - Курс

Вообще, увольнения становились уже реальной возможностью для тех, кому это было как воздух. А ещё началась практика культурных встреч со студентками местного политеха. Это не были старые офицерские балы, о которых мечтал Бабков, но сама тема неожиданно для всех не была отвергнута. Авторитетным для Бабкова сержантам и старшине была подкинута озвученная Андрюхой мысль, что нужно бы скинуться, купить оборудование и проводить полноценные дискотеки, повышая тем самым статус училища и в этом направлении. Всю техническую часть обеспечить было гарантировано. Командир третьего отделения краснодарец Витька Макагонов взял организационную инициативу на себя. И отношение к идее по прошествии удивительно небольшого количества времени у Бабкова полностью поменялось на положительное, за исключением нескольких нюансов, которые потом стали камнем преткновения в вопросе имиджа дискотек.

Все без проблем скинулись, и на эти деньги купили пару колонок, усилитель и магнитофон. Цветомузыку Андрюха потом сгородил традиционно из добытых в отпуске электровозных симисторов, и её мощности хватало для подключения к ней всего, что могло излучать свет в округе. Традиционно оборудование размещали у щитка, а на цветомузыку подключалось всё, что запитывалось этим щитком: от освещения в зале до уличного.

Помнился момент, когда больному Андрюхе приходилось вести очередную дискотеку с температурой больше 38. По завершении мероприятия Андрюха, в нарушение всех правил безопасности, с трудом попадая отвёрткой в винты, отсоединял провода в щитке, а Димон Абрамкин держал его, обернув солдатским ремнём сзади на случай, если его шибанёт током, то вовремя оторвать от этого щитка. Было ещё и темно. Током не шибануло, но каждый раз, когда отвёртка в обессилевших от температуры руках срывалась, Димон срывал и так еле живого электрика со стула «мордой в пол». В конце концов всё получилось. Но о том, что именно получилось, все узнали на следующий день, когда вахтёрша пошла включать свет и, открыв щиток, чуть не получила инфаркт, вовремя спохватившись, что лезет пальцем в оголённые провода. В полубреду Андрюха прикрутил крышку вверх ногами, и вместо тумблеров в проёме торчали провода и контакты. Скандал не сразу, но удалось замять.

В те времена технологии «оконечников» и акустики были ещё в зачаточном состоянии, но энтузиазм раскачать любой зал двумя 35-ваттными колонками и усилителем «Бриг» не знал предела. Ну, уж как получалось… другого не было. Повод «писать дискотеку» умело использовался Витькой Макагоновым или Юркой Ящинским, чтобы в компании с Андрюхой свалить из училища на день. Главной проблемой было не засмеяться, когда в присутствии Бабкова заводилы произносили это сочетание слов как повод для увольнения: «писать дискотеку». Реально дискотека писалась в каптёрке по ночам, куда Андрюха получил доступ теперь без проблем, и при появлении проверяющих наряд всегда вовремя предупреждал.

Самой большой проблемой был полный запрет Бабкова под страхом расстрела на любой «Запад». Андрюха не раз предпринимал попытки переубедить начальника курса, приводя различные аргументы, но это бесило Саныча, и на вопрос «что им ставить?» Саныч, не задумываясь, выдавал: «Ставь им “Чунгу-Чангу” – знаешь, как будут плясать!» Отлучение Бабкова из зала в процессе дискотеки всегда мониторилось несколькими десятками глаз, и при каждом таком событии вся толпа, прихлынув к ведущему, дружно скандировала: «Ставь Запад!» У Андрюхи оставалось два выбора: провалиться сквозь землю или нарушить приказ. И часто выбирался второй вариант.

Саныч появлялся незамедлительно, и вечер мог быть досрочно завершён. Правда, после уговоров тех, кто был в авторитете у начальника курса, дискотека возобновлялась. Саныч же то вытаскивал Андрюху на улицу и на его глазах жёг в урне самое ценное, что у него было, – кассеты с качественнейшим западом, а то и вовсе выносил самый страшный приговор – лишение нескольких дней отпуска.

И всё бы это можно было перетерпеть, но подкрадывался момент наступления обстоятельств, воспоминания о которых легли, пожалуй, самым большим камнем на душу Андрюхи. Подробности он никогда не любил вспоминать, и со временем они так и стёрлись из памяти. Но «увлечение» было ярким, хотя изначально что-то подсказывало, что бесперспективным. Со стороны всё казалось очень крутым, и однокурсники оценивающе подбадривали Андрюху, абсолютно не подозревая, что у него в душе. Увлечение сорвалось в сбегание в увольнения, в дискотеки, иногда в самоволки, и крыша поехала. Без подробностей… Он просто перестал писать Татьяне. А она почувствовала сразу и сразу спросила в письме: «У тебя кто-то есть?» Так никогда и не смог потом он понять, каким нужно быть дебилом, чтобы не почувствовать, кто есть кто, и пнуть человека, который реально был достоин стать для тебя самым близким и дорогим в жизни. И этим дебилом был он. И этот дебил умудрился написать: «Да. Прости!»

Однокурсники потом женились по несколько раз. Особенно те, кто начал этим заниматься с первых курсов. Сколь велика была страсть, столь непродолжительной была и супружеская жизнь. И в первые годы после училища, когда страсть уже улеглась, оказывалось, что ценить и беречь нечего. Разбегалось большинство. Легко. Без сожалений. По крайней мере так это выглядело со стороны. Многие оставались врагами. Андрюха не верил своим глазам и ушам, слушая гневные суждения от своих однокурсников в адрес тех, по ком они реально сходили с ума и готовы были на всё ради нескольких минут или чтобы просто увидеть. Что это было? Побочные явления казармы? Многолетней жизни взаперти и под психологическим прессом? Или непонимание, что любая страсть – это только повод и временное явление? И когда через 3–5 лет она неминуемо пройдёт, должно остаться что-то более важное? Наверное, всё вместе. Наверное, действительно нет смысла тянуть ради долга, если реально стали чужими. Но ведь многие просто загорались новой страстью и бездумно рушили то ценное, что у них было. А потом загорались и в третий, и в четвёртый раз. Со стороны всё обставлялось так, как будто и нет оставленных после себя обломков и разрушенных жизней.

Ценности деградировавшего общества поощряли всё это. Но Андрюхе хватило одного раза и навсегда. Как вживлённый в мозг электрод заставлял сжимать до хруста пальцы и закрывать от боли глаза, когда из глубин памяти предательски вылезало это воспоминание о кратких фрагментах диалога переписки: «У тебя кто-то есть?» – «Да. Прости!» Никоим образом это обстоятельство не сочеталось с образом Татьяны. Той, кто в его понимании так и останется именно его человеком, которого ему дали в награду за что-то. Может быть, самую большую награду. «Но не время, нет, не время разлучить сумело нас», – как там у Саруханова? А первое реальное испытание, которое полный придурок так легко завалил. События ещё имели продолжение. Но урок уже начинал усваиваться. Может быть, не совсем пока. Вживлённый в мозг этим уроком электрод будет срабатывать много лет всю оставшуюся жизнь, и только от кратких мыслей о том, что можно в принципе бросить того, с кем разделил столько лет своей жизни, и причинить боль. Какие могут быть у кого варианты построить новое счастье на обломках чужого?