Сергей Лысенко - Антиауриты. Постапокалипсис

В 43 года доктор Нилин выглядел старше. В психиатрию он пришёл достаточно поздно, мединститут закончил в тридцать лет. До этого служил сверхсрочником в морской пехоте. В 24 года, как он любил говорить, «резко сменил курс», т.е. ушёл в медицину. Почему-то уже с первого года учёбы его привлекла именно психиатрия. Всё, что касалось человеческого внутреннего мира, было для него крайне любопытным. Взять хотя бы чтение. На флоте любили книги, но в основном дело ограничивалось детективами, фантастикой или, на худой конец, приключенческой литературой. Андрей уже тогда зачитывался писателями, которые считались «знатоками души», «психологами». Достоевского, Толстого (разумеется, Льва), Стендаля, Бальзака и еже с ними он почитал за своих первейших друзей. Нет, никто и никогда не смел, называть его «реалистом»; романтического в нём доставало с лихвой. Частенько по праздникам кутил с друзьями, иной раз даже попадал на гауптвахту за те или иные шалости. А вот с женским полом как-то сразу не пошло. Женщины у него были, но как-то всё складывалось не по-серьёзному. Настоящей подруги жизни так и не нашёл. После окончания института холостяковал в своей однокомнатной квартире, умел хорошо приготовить еду, шил, стирал, гладил: в общем, не деградировал. Такой образ жизни стал ему до боли привычен. Главным делом жизни он считал свою работу; его уважали, ценили, часто награждали. Отсутствие женского глаза сказывалось только в одном: физически он себя подзапустил. На выходные дни из дома уже не выходил, или валялся на диване с книгой, или мучил пультом телевизор. Жизнь текла своим чередом, казалось, что так будет вечно…

Сегодня с утра, после ночного дежурства, Андрей был в хорошем настроении. Шеф похвалил за дельную статью в престижном психиатрическом журнале. Санитарка Прокофьевна неожиданно вернула крупный долг, о котором он уже два года как позабыл. А тут ещё председатель профкома тихо шепнула на ухо, что его просьба о путёвке в профилакторий будет решена положительно. Нилин умел радоваться мелким удачам. Как всякий закоренелый холостяк, он по-настоящему ценил жизнь и всё то, что её раскрашивало. Только со вчерашним больным не всё ему было понятно. Дело в том, что Андрей считал себя отличным профессионалом. А тут… Стыдно сказать, но впервые за многие годы он не мог определиться с диагнозом. Вначале всё было ясно, но позже тот поток информации, который на него свалился, никак не хотел укладываться в привычную схему характера болезни. До обеда Нилин три раза беседовал со своим пациентом, и каждый раз выходил с новым диагнозом.

В первый раз они вообще толком не поговорили. Больной тихо лежал в кровати и смотрел в одну точку. Типичная окоченелость тела и стеклянные глаза указывали на острый приступ кататонической шизофрении. Когда через час врач опять зашёл в палату, тот уже сидел на кровати и с аппетитом уплетал больничную кашу.

– Как дела? – спросил Нилин.

– Отлично! Лучше всех! – ответил больной и с видимым удовольствием принялся за какао с булочкой. Причём ел он с такой радостью, что Андрей резонно подумал: «Никакая это не кататония. Типичная маниакальная симптоматика!».

Но наибольшее потрясение он перенёс, когда забрёл в палату прямо перед обедом. На этот раз больной был предельно сосредоточен и настроен на диалог.

– Я вас, наверно, уже достал?

– За это я получаю деньги.

– Хороший ответ. Когда вы зашли в первый раз, я медитировал. Во втором случае просто дурачился. А сейчас пришла пора серьёзно поговорить.

– Ну, давайте поговорим. Кто вы и откуда?

– Это не столь важно. Для меня безопаснее пока сохранять инкогнито.

– Вы разведчик? Понимаю.

– А вы, доктор, не сильно-то веселитесь. В большую беду попал не только я, но и вы… все вы, кто тут работает.

– Давайте дальше.

– Я имел контакт с инопланетянами.

– Хорошо. Я слушаю.

– Вы мне не верите, и я вас понимаю. По характеру своей работы вы нередко слышали подобные заявления, верно?

– В принципе, да.

– Вы ставили этим бедолагам диагноз «шизофрения» и затем лечили нейролептиками, не так ли?

– Всё верно.

– А вы никогда не задумывались о том, что информация об инопланетянах могла быть достаточно достоверной? Вы что, эксперт-уфолог? Почему вы делаете профессиональное заключение в той сфере, в которой абсолютно некомпетентны?

– Гмм. Вот тут вы не правы. Диагноз выносится не на основании какого-то отдельно взятого симптома; диагностируя заболевание, мы опираемся на группу признаков…

– Хорошо. Вы имеете в виду мои «космические фантазии» плюс то возбуждение, в котором я пребывал? Это и есть основа вашего диагноза?

– Во многом да! – Нилин начинал непрофессионально злиться, и это ему уже не нравилось.

– Но ведь моё так называемое психомоторное возбуждение и тот шок, в котором я находился, легко объясняются ситуацией. Если предположить, что я действительно столкнулся с инопланетным разумом, и эта встреча оказалась, мягко говоря, некомфортной, то как же мне по-другому себя вести? Посмотрел бы я на вас, если бы вы пережили всё то, что так неожиданно свалилось на меня!

– Зачем мы попусту дискутируем? Так называемых контактёров много, а вот достоверных фактов их встреч с инопланетянами что-то маловато…

– Послушайте! Это высокоразвитые цивилизации, и они не заинтересованы в распространении о себе информации. Об этом вы могли когда-нибудь задуматься?

Андрей считал себя махровым материалистом, и этот разговор был ему откровенно неприятен. С другой стороны, типичные шизофреники обычно уже в первой беседе начинали повествовать о своих «марсианских» путешествиях, а этот все тянул кота за хвост и не давал главной информации. Может, он симулянт? Сбежал из тюрьмы и несёт тут всякую лабуду… Странный случай!» – думал про себя озадаченный доктор, которого все признавали блестящим диагностом.

– Я могу всё рассказать, но только при двух условиях!

– Каких? —

Я бы с удовольствием всё открыл, но у меня нет гарантии, что эта информация не утяжелит мой диагноз.

Говорите, что считаете нужным. В этой палате чужих ушей нет.

Я благодарен вам, что меня уже с утра развязали, и до сих пор не делали никаких инъекций. Это что, чисто человеческая жалость или типичная неуверенность в диагнозе?

Где вы работаете? – Нилин почувствовал, что опять теряет нить беседы.

Ну, скажем так, в одном из засекреченных центров экспериментальной психологии. Только не вздумайте приписать мне ещё бред величия.

И над чем вы работаете?

О, вы хотите влезть в государственную тайну. А не боитесь, что за вами теперь будут следить спецслужбы?

Я уже ничего не боюсь. Продолжайте.

Этот клоун одновременно и раздражал, и притягивал к себе. Такой завуалированной бредовой системы Андрей в своей практике ещё не встречал. Ну, скажи что-нибудь про пресловутых «зелёных человечков», я вкатаю тебе махровую шизофрению, распишу в назначениях нейролептики и пойду домой отдыхать после дежурства.