Андрей Морозов - Шаман

Погружённый в свои рассуждения, Пётр не заметил, как оказался на берегу Екатерининского канала 21 21 Екатерининский канал – ныне канал Грибоедова. , в двух шагах от конечной цели своего пути. Снова забывшись в своих рассуждениях, отключившись на полчаса от окружающей действительности, он дошагал до здания сыска на автомате. Сейчас, если бы под угрозой немедленного увольнения от него потребовали бы перечислить, что он встречал на своём пути, он бы не смог ничего вспомнить. Только швейцара да нескольких восхищённых девиц на улице, повстречавшихся ему в самом начале.

Жёлтое трёхэтажное здание конюшен, на верхнем этаже которого размещались казармы городовых, протянувшееся по противоположному берегу канала, сейчас закрывало от взора главное здание отделения – четырёхэтажное, такое же жёлтое здание с возвышающейся над ним каланчой 22 22 Каланча – наблюдательная башня при пожарной или полицейской части. В старину использовалась дозорной, сторожевой. . Каланча, высокая, с длинным шпилем, отсюда была хорошо видна. Возвышаясь над землёй саженей на двадцать, она просматривалась даже с очень значительных расстояний.

Перейдя по мосту через канал, Пётр прошёл в Львиный переулок, связывающий набережную с Офицерской улицей 23 23 Офицерская улица – ныне улица Декабристов. . Слева между конюшней и зданием сыска располагался проход, через который можно было пройти к отделению со стороны внутреннего двора и дальше через чёрное крыльцо попасть внутрь него. Но идти так в мундире было неосмотрительно – у крыльца вечно толпились доставленные сюда участковыми городовыми криминальные люди, перед которыми появляться в таком виде было нежелательно – незачем тем было светить своё лицо.

Дойдя до угла здания сыска, там, где как раз над головой высилась примечательная каланча, Пётр увидел на другой стороне Офицерской улицы странную семью, мёрзнущую на ветру, по улице гуляющему. Это стояли не по погоде одетые молодые отец с матерью и их двое ребятишек – шестилетний на вид мальчик и пятилетняя девочка. На улице сейчас было холодно, градуса три-четыре по Цельсию, а они были одеты в жиденькие пальтишки, матерчатые шапчонки, на ногах, правда, были валенки без галош. Одежда была старой, местами драная и очень грязная. Отец был невысок ростом (мать ещё ниже), примерно на голову ниже Петра. Вся семья была инородной внешности, принадлежала к северному народу, имела характерный узкий разрез глаз. На лице отца располагалась длинная жиденькая бородка, нещадно развевающаяся на холодном сыром ветру. Все четверо молча наблюдали за Петром, внимательно его рассматривая.

У него сразу мелькнула мысль, что перед ним никто иной, как собственной персоной Шаман со своей семьёй, десять дней назад выпущенный из тюрьмы. Что он здесь делал, было непонятно. Может быть, ожидал каких-то документов из сыскного отделения. Подойти и переговорить с ним, с этим загадочным человеком, о котором Пётр знал так много, и так мало достоверного, было очень интересно. Будь у него время, он бы обязательно это сделал, но сейчас, когда на часах без пяти минут десять, а в кабинете его уже может ждать сам Филиппов, задержаться здесь он не мог себе позволить. Пройдя в стороне от этой семьи, Пётр краем глаза заметил, что те продолжают за ним внимательно наблюдать.

Мелькнувшая в душе неловкость от несопоставимого внешнего вида (сытого, умытого человека в подтянутом, начищенном, прекрасном мундире из дорогого сукна на фоне голодных, чумазых, в грязной рваной одежде, избитых нуждой и несчастьем людей) быстро сменилась другим чувством, более острым, угрожающим. Пётр вспомнил (и как об этом он мог забыть!), что за ним пристально наблюдает не просто инородец, а грозный нойд, чьи гипнотические способности наукой совершенно не изучены.

От острого душевного волнения почувствовав себя неважно, уловив побежавшие по спине мурашки, Пётр непроизвольно ускорил шаг, пытаясь поскорее скрыться от этих внимательных угрожающих взглядов. Шагнув на ступеньку парадного крыльца сыскного отделения, он едва не вскрикнул от острой боли, пронзившей беспощадной иглой его правое бедро, – от волнения и страха вновь зашевелилась рана (приобретённый в бою безотказный детектор душевных переживаний). Успев опереться о ручку двери, едва не упав на крыльцо, он быстро, в считанные мгновения перевёл дух, смирился с иглой в ноге и, сжав зубы, шагнул парадное.

Поднявшись по широкой, светлой лестнице на второй этаж, который на всю площадь здания был занят сыскным отделением, Пётр осмотрелся по длинному коридору, тянущемуся от него налево и направо.

Здесь было как всегда шумно. В коридоре находились полицейские, доставленный сюда со всего города разношёрстный люд, из-за дверей кабинетов слышались голоса и треск пишущих машин 24 24 Печатных машинок. . Прямо перед ним располагалась телефонная, слева – комнаты дежурной части, справочного стола, в конце коридора – арестантская комната. Справа – многочисленные кабинеты чиновников, включая кабинет Филиппова, агентская 25 25 Агентская – комната для сыскных надзирателей. , комната опроса и в самом конце – большой архив.

Пётр повернулся направо, но шагать ему не позволил окрик со стороны дежурной части:

– Ваше благородие! Вас ждут люди!

Он обернулся и увидел подбегающего надзирателя без чина (на его чёрных петлицах не было никаких знаков).

– Вас на улице ожидают люди, – переводя дух, быстро сказал тот, внимательно, с кротостью осмотрев его мундир. – Пришли в семь утра, просили встречи конкретно с вами.

Пётр вновь увидел перед своими глазами загадочную северную семью и понял, что дежурный имеет ввиду именно их. Так Шаман пришёл сюда для того, чтобы ему о чём-то сказать. Интересно…

– Так чего они там мёрзнут, зовите их сюда! Сейчас я занят, а часа через два их приму!

Надзиратель, на вид которому было лет тридцать, отрицательно мотнул головой:

– Звал, отказываются, категорически. Сказали, что будут вас ждать на улице.

Пётр подумал, что после трёх месяцев тюрьмы страх перед казёнными учреждениями у тех оправдан. На их месте он тоже бы не рискнул испытывать судьбу, пойти греться от ветра и холода в сыскное отделение, наполненное полицейскими.

Кивнув головой, Пётр, помня о времени, развернулся и быстро прошагал к кабинету Филиппова.

Мундир он надел на себя всё-таки не зря. Нижним чинам, даже старше его возрастом, уже не претит обращаться к нему «Ваше благородие», как по уставу и положено. Время, когда в отделении он был просто Петькой, наконец необратимо проходит. Мундир с петлицами губернского секретаря заставит обращаться к нему впредь, соблюдая его достоинство.