Андрей Морозов - Шаман

Перед дверью кабинета Филиппова на площадке происходило столпотворение. Четыре чиновника отделения стояли чуть в стороне от десятка надзирателей. Пытаясь перед кабинетом начальника соблюдать тишину, чтобы не наслать на себя его гнев, они предпочитали разговаривать тихим шёпотом. Все без исключения встретили Петра удивлёнными взглядами. В мундире с такими высокими петлицами они увидели его впервые, поэтому восприняли его появление с впечатлением.

К Петру шагнул невысокий коренастый человек с широким лицом и пристальным взглядом – командир летучего отряда, чиновник для поручений Петровский, тот самый, который был начальником Петра во время его стажировки. Он один из немногих был посвящён в эксперимент Филиппова с группой по убийствам. В случае оперативной необходимости Филиппов и Кунцевич дозволяли надзирателям группы напрямую обращаться к нему за помощью – немедленно выслать надзирателей летучего отряда к ним для подкрепления. Соответственно, Петровский лучше других понимал новый статус Петра и расположение к нему Филиппова.

– Молодец, – произнёс тот, пожимая руку Петра. В ладони сила у того была немалая. – Владимир Гаврилович тебя нахваливает. Видит в тебе большую перспективу. Не подведи его.

Пётр не справился и залился багровой краской. Услышать такие слова при всех показалось ему неуместным. Всё-таки он служил в первую очередь своим идеалам и устремлениям, а не Филиппову, при всём к нему уважении. А выставиться в очередной раз в глазах сыскной публики прислуживателем оказалось неприятно. Это звонко затронуло расположенные в его душе тонкие струнки чести. В приватном разговоре он такие слова услышал бы с удовольствием, но в присутствии людей, которые относились к нему как к выскочке, они воспринимались нехорошо.

Пётр, рассерженный, в ответ промолчал.

Дверь кабинета в этот момент приоткрылась, и из него вышел взволнованный Кунцевич.

– Всё, господа, приёма не будет! – громко сказал он, приподняв голову, осматривая публику. – Его высокоблагородие требует разойтись и до двенадцати ничем не беспокоить! Освободите коридор!

Увидев наконец Петра, ожидающего справа, исправляющий должность помощника Филиппова быстро осмотрел его мундир и жестом руки указал на приоткрытую дверь:

– Пётр Васильевич, проходите, Его высокоблагородие вас ожидает.

Петровский слегка, по-отечески подтолкнул Петра, выводя его из секундного замешательства – на «вы» с ним Кунцевич ещё никогда не разговаривал.

Взволнованный, начиная предчувствовать неладное, Пётр расстегнул пальто, смахнул его с себя и бросил на левую руку. Поправив на голове фуражку, он прошагал к двери, приоткрыл её шире и шагнул внутрь кабинета.

Дверь за его спиной тотчас закрылась рукой Кунцевича.

Кабинет начальника уголовного сыска был большим, просторным, с двумя высокими окнами напротив входа. Слева располагался огромный, массивный, богато украшенный стол длиной около полутора саженей. Он не пустовал – был заставлен рамками с фотографиями, дорогим писчим набором, всякими разложенными на нём бумагами. По краям стола стояли две высокие дорогие вазы, для украшения, не совсем здесь уместные. На стене за столом был закреплён телефон и висел большой календарь.

За столом в своём кресле восседал Филиппов, встречающий Петра грозным взглядом. Он терпеливо ждал, пока Пётр осмотрится и с ним поздоровается.

Справа в кресле у окна скромно сидел Кошко, бывший помощник Филиппова, ныне назначенный в Москву. Он медленно крутил в руках свой котелок и, разглядывая Петра, из-под своих усов улыбался.

Оба начальника петербуржского и московского сыска были одеты в чёрные двубортные гражданские сюртуки 26 26 Двубортный – с двумя рядами пуговиц; гражданский – без знаков отличия, в частности, без петлиц. .

Филиппов грозно откашлялся, напоминая об этикете.

Пётр опомнился и, вытянувшись в стойку, громко поздоровался:

– Здравия желаю, Ваше высокоблагородие!

Повернувшись к Кошко, он приветственно кивнул ему головой.

Кошко Пётр, естественно, хорошо знал. При нём он прослужил в сыске полтора года. Несмотря на то, что с Филипповым его нельзя было сравнивать (тот был фигурой для петербуржского сыска слишком большой), он остался в памяти Петра при хороших воспоминаниях. После раскрытия в октябре 1906-го года убийства купца на Выборгской набережной, «дела Серебряного кольца», он относился к Петру очень хорошо, что бросалось в глаза примечательно, потому как в целом он был человеком тяжёлого нрава – через край строгим, беспощадным к проступкам, ошибкам, рассеянности. Сорокаоднолетний Кошко был импульсивный, неуравновешенный, часто срывался на крик и мог даже приложить кулаком. Когда он был в гневе, всё отделение замолкало в трепете, причём не только сотрудники сыска, но и все многочисленные посетители. Но, как часто водится у людей такого склада характера, у него была одна очень примечательная черта: если уж ему кто-то понравился, то он был готов за такого горы свернуть, пойдёт вплоть до царя ходатайствовать. В сыске был известен годовалый случай, когда за пьяное хулиганство с дракой надзиратель сперва получил от Кошко крепкий удар промеж глаз, выведший его из состояния сознания, а потом он лично ходил к градоначальнику просить этого надзирателя не увольнять с позором, а оставить в сыске на исправление. Тот надзиратель до сих пор в сыске служит, имеет раскрываемость и пить при этом больше не пробует.

Сорокачетырёхлетний Филиппов был полной противоположностью. Несмотря на внешне строгое поведение, по характеру он был добрый, душевный, способный прощать и сопереживать. Он мог любого выслушать, даже самого рядового сотрудника. Для подчинённых лучшего начальника просто придумать было нельзя. Он любил поковыряться в бумагах: в докладных записках, графиках, фотографиях, антропометрических и дактилоскопических картах – чисто кабинетная душа. При этом имел высокую дисциплину выезда на места громких преступлений, чтобы возглавлять дознание на месте. За два года службы Пётр не встретил человека, который бы о Филиппове нелестно отозвался. Что в сыске, что в городе он всех устраивал.

Вновь откашлявшись, привлекая к себе внимание, Филиппов медленно поднялся из своего кресла, поправил на себе сюртук и приблизился к Петру, всё это время стоящему у двери в ожидании.

– Где был? – строго спросил он у Петра, взглянув на Кошко, словно ожидая его поддержки в дисциплинарной выволочке. Тот продолжал неспешно крутить в руках свой котелок и улыбаться.

У Петра непроизвольно всплыла перед глазами картина из недавнего прошлого, когда вот так постоянно Филиппов строго метелил провинившихся сотрудников, а Кошко всегда за его спиной наводил соответствующего ужаса. Раньше такая картина в этом кабинете повторялась часто. Правда, сейчас Кошко отчего-то безмятежно улыбался, отказываясь исполнять роль демона.