Андрей Морозов - Шаман

С утра деревенские нашли трупы и, рассвирепев, вооружившись топорами, вилами и кольями, бросились к дому Шамана, чтобы произвести самосуд. Очень даже возможно, что на эту расправу их науськала сама Григорьева – ей самой Шаман живым был не нужен, она его ненавидела, и чем больше тем утром станет трупов, тем лучше. Может быть, дело было по-другому: она, напротив, стояла на крыльце дома колдуна и не позволяла местным быстро в дом вломиться, позволяя ему через окно убежать.

Так или иначе, Шаман со своей семьёй добрался по снегу до кексгольмской дороги, там их подобрал сердобольный ямщик, который привёз их в Мурино. Уже днём Шаман с женой оказались в петербуржской тюрьме, а их дети разведены по приютам.

Когда директору департамента полиции пришла весть об аресте Шамана, и он узнал все подробности зверского убийства, то пришёл в ужас. Он немедленно послал в Степановку преданных себе офицеров губернского жандармского управления, с требованием максимально быстро произвести дознание – перевернуть дом Шамана кверху дном, затоптать место преступления, опросить свидетелей. Вина Шамана очевидна, поэтому он потребовал от жандармов сыскными глупостями не заниматься – быстро сделать там все формальные действия и вернуться.

Строго отчитав Григорьеву за эксцесс исполнения, офицеры охранного отделения с ней расплатились и повелели обо всём молчать. Григорьевой самой всё это было выгодно, поэтому она с готовностью согласилась.

Изначально у заговорщиков всё складывалось хорошо: востребованный ими колдун оказался в тюремной камере в ожидании осуждения на бессрочную каторгу. Об убийстве в Степановке шире полицейских и судебных кабинетов никто в Петербурге не узнал – газетчиков деньгами или шантажом убедили помолчать. Столыпин «делом Шамана» не заинтересовался – ему не сообщили о сверхспособностях кольского колдуна, а проявлять интерес к провинциальному ритуальному убийству, на фоне всех текущих политических, экономических, социальных проблем, премьер-министру было безрассудно. Царь тоже оказался в неведении. Для них Шаман остался злобным диким бродягой, случайно заблудившимся в окрестных сёлах, – осудить, сгноить на каторге и забыть о нём.

Но, как часто бывает в сложных делах, к которым так или иначе причастно большое количество людей, в истории с Шаманом начались непрогнозируемые заговорщиками исторические завихрения.

Острая проблема у них возникла, когда на «дело Шамана» обратил своё пристальное внимание помощник начальника сыскной полиции Аркадий Францевич Кошко.

Известный как своей сыскной напористостью, так и самовольной дерзостью, Кошко начал собирать по Степановке сведения, чтобы попытаться понять, что в ней на самом деле произошло. Для заговорщиков это выглядело катастрофой: тот мог докопаться как до непричастности нойда к убийству, так и до связи Григорьевой с охранным отделением. Тут уже начало попахивать не просто потерей Шамана, но и полным разгромом всей группы заговорщиков. Случись Кошко найти доказательства причастности к убийству в Степановке высоких петербуржских должностных лиц, замутивших за спиной царя заговор, тот немедленно доложит об этом на самый верх – царю и премьер-министру. Политическую бурю, которую те поднимут, даже страшно представить – голов послетает множество. Заговорщики приняли решение Кошко из Петербурга срочно убрать, подальше от «дела Шамана». Они воспользовались удачно подвернувшимся им шансом сослать того в Москву начальником сыска. Через любого высокопоставленного чиновника, имеющего влияние на Столыпина (например, сенатора), они убедили его в том, что никто кроме Кошко ситуацию в московском сыске не исправит. Зная упёртый характер Столыпина, они понимали, что того главное убедить в чём-то, а дальше он уже сам от своего решения не отступит. В итоге Столыпин вызвал к себе Кошко и в приказном порядке отправил его служить в Москву. Кошко пару недель поупрямился, но Столыпин, как всегда в таких ситуациях, остался непоколебим.

Убрав из Петербурга Кошко, заговорщики вздохнули с облегчением. Филиппов «делом Шамана» не заинтересовался – у него других дел предостаточно, ежедневной сыскной суматохи. В противном случае из Петербурга был бы убран и он. Быстренько найти в провинции кресло полицмейстера, или даже вице-губернатора, сенаторам и министрам труда не составляло. Надо только шепнуть царю или премьер-министру о незаменимости там Филиппова.

Второе непредвиденное историческое завихрение произошло в середине марта – у судебного следователя, ведущего «дело Шамана», заела совесть. В обход интереса высоких кураторов он послал туда филипповского сыщика.

Когда надзиратели филипповского летучего отряда привезли Григорьеву в Петербург в наручниках, заговорщики испытали ужас. Вся их многомесячная операция рухнула. Им уже стало не до Шамана, который из тюрьмы будет обязательно выпущен. Если Григорьева на допросах следствия или суда развяжет язык и сообщит о приказе офицеров охранного отделения, посланных директором департамента полиции на убийство, то буря, которую они в январе и феврале опасались, поднимется во всю свою мощь. Для заговорщиков это был страшный конец.

В тюремную камеру к Григорьевой они немедленно послали жандармов, которые убедили её до конца молчать. В противном случае или она по решению суда отправится на бессрочную каторгу (убийство детей никуда не денешь), или они просто убьют её по пути туда. И, напротив, если Григорьева будет молчать, они ей устроят из Сибири побег, предоставят в каком-нибудь городе жильё, деньги, новый паспорт, и она сможет жить в комфортных для себя условиях. Григорьева, судя по всему, согласилась молчать. Но это вряд ли ей поможет, потому что такого свидетеля в живых заговорщики гарантированно не оставят – её, скорее всего, пристрелят уже по пути в Сибирь, при попытке бегства из арестантского поезда.

Убедив Григорьеву молчать, заговорщики решили полностью зачистить Петербург от всех связанных с «делом Шамана» лиц. Но сделать это аккуратно, как с Кошко. Они решили раскидать по разным городам с повышением в чине и должности ведущего дело судью, прокурора и следователя.

Ну и о Петре они не забыли – о шибко умном сыщике, который им всё изгадил. Они спешно повысили его в чине до губернского секретаря и наверняка запланировали сослать, например, в Одессу, чиновником для поручений.

«Дело о СЛТ», о котором заговорщикам ничего не известно, просто удачно для Петра подвернулось. У него появилась возможность из Петербурга на несколько месяцев уехать. Если бы не оно, он в Петербурге при Филиппове всё равно бы не служил. Указ о его переводе на службу в провинцию уже наверняка готов. Возможно, он прямо сейчас лежит в ящике стола Столыпина, подписанный царём, и тот просто ждёт его возвращения из предстоящей иркутской командировки.