Мария Родионова - Взрыв Бетельгейзе

Лайман наблюдал, как брови журналиста поползли вверх, придавая лицу глуповатый вид. Раньше Клинту нравилось удивлять людей, шокировать, вводить в ступор своими хаотичным и непоследовательными действиями. Скольких же он обрел этим на гибель?

– Хочешь сказать, что правда веришь в то, что эти люди пытаются всем навязать? Кому в здравом уме придет в голову вспоминать звезду, умершую столетия назад? Что нам до всего этого? Даже семейные разборки моих соседей и то показались мне интереснее! – Мартис задумчиво усмехнулся. – Эти идиоты уже почти одиннадцать лет совместной жизни не могут определиться, кто на какой стороне кровати спит.

Слушая уже вполуха, Клинт краем глаза наблюдал за только что зашедшей Маргарет, которая тут же направилась вдаль помещения. Именно там, в углу на скамейке, оставили тучную женщину лет тридцати со странно впавшими щеками и огромными синяками под глазами. В черных волосах уже блестела седина, взгляд был затуманен, возможно, она пила. На свой возраст женщина едва ли выглядела, но юноша подсознательно уже знал про нее все. Было достаточно лишь одной фразы, чтобы понять, за что та так его ненавидит. Он сам себя ненавидел за это.

Охранник стоял от женщины чуть поодаль, видно, мало желая встречаться с ней лоб в лоб. На его щеке виднелись красные следы от ногтей. Клинт инстинктивно потрогал рукой свой ушиб.

– Может, все же обратиться к врачу? – вновь подала голос женщина, что привела его сюда.

Он уже успел о ней забыть. Дурная привычка.

– Вдруг это сотрясение.

Но подросток лишь в очередной раз покачал головой. Собственная боль его отрезвляла. Маргарет тем временем о чем-то оживленно болтала с напавшей. Неужели хочет предложить присоединиться? Это было меньшее, на что Клинт сейчас рассчитывал. Впрочем, у него была своя задача.

– Господин Мартис, – юноша прервал поток речи, который по-прежнему продолжал литься изо рта журналиста. – То, что я говорил на сцене… – он замялся. – В общем, простите…

– Да не переживай, я и не такого наслушался. Главное, больше не лезь в подобное, и все будет хорошо.

Леон Мартис по-отцовски потрепал Клинту волосы, отчего у того по всему телу пробежали мурашки.

Юноше почему-то стало чертовски неловко рушить его устоявшуюся систему мира. Наверняка он неплохо живет, игнорируя все, выходящие за пределы нормы. Даже, можно сказать, правильно. Чем сильнее забиваешь голову всякими «а если», тем глубже погружаешься в сомнения. Леон Мартис отрицал сомнения. Это было видно по его невозмутимому лицу. Скажи ему любой доказанный факт, о котором он не знает, и мужчина найдет тысячи способов доказать его нереальность. Привычки журналиста въелись в саму суть его личности. Рушить такую стабильную систему – сущее преступление.

– Простите, – снова повторил Клинт, – но я говорил серьезно. Боюсь, что все те вопросы, на которые вы так легко отвечали в зале, являются самыми сложными для нас.

– И почему же? – все также беззаботно поинтересовался Мартис, попутно провожая взглядом симпатичную девушку, помогшую пареньку.

– Потому что все мы жили пятьдесят лет назад, умерли и переродились вновь. Вы ведь слышали, как ведущий говорил о реинкарнации? Может, он сам в это и не верит, но мы пришли сюда не ради шоу, а ради помощи.

После этих слов подросток – нет, мужчина – почувствовал на себе тяжкий груз вины, который упал в бездонную яму его сожалений.

Сколько может длиться одна жизнь? Десять лет, тридцать, восемьдесят? Этого в любом случае всегда мало. А потом все начинается сначала? Или идет дальше?

Леон Мартис думал об этом не больше десяти секунд, прежде чем дать свой обычный скептический ответ, но сам факт того, что эта мысль закралась в его голову, уже был отклонением от нормы.

– И чего ты ждешь от меня, смотря такими щенячьими глазами?

Его мутило от притворства практически на уровне хронической болезни.

– Осознания, что весь мир не станет подстраиваться под ваши представления.

– То есть ты действительно веришь в эту чепуху?

Мальчишка промолчал. Журналисту нравилось, что он не имел привычки отвечать на очевидные вопросы. Решив сменить тему, он произнес:

– Так почему же на такого безобидного паренька, как ты, набросилась та дамочка?

– Видимо, потому что знает, кем я был в прошлой жизни, – без раздумий бросил Клинт и снова отвел взгляд в сторону.

В этот раз Мартис за ним проследил. Две женщины о чем-то крайне заговорщицки шептались. Да так, словно тысячи лет знакомы. Мужчина вспомнил, что Маргарет тоже не проявила никакого желания помочь несчастному на сцене. Значит, они в заговоре? Все женщины – ведьмы, не иначе.

– И кем же ты был? – уже слегка раздражаясь, спросил журналист.

– Чертовки поганым человеком, – с ужасной горечью в голосе ответил юноша.

Не успел мужчина что-то сказать, как парень засеменил в сторону своих знакомых, словно бы потеряв интерес к собеседнику. Если бы Мартис хоть что-то смыслил в манипуляции людьми, тут же бы догадался, в чем тут дело, и наверняка не совершил бы самую большую ошибку в своей жизни. А может, наивысшее благо? Почем чуть более чем заурядному журналисту знать? Он всего лишь пошел вслед за мальчиком, который возомнил себя взрослым. Возможно, затем, чтобы помочь ему, а возможно, просто потому, что всегда хотел сына.

Маргарет тут же окинула его оценивающим взглядом, коим, похоже, забыла удостоить накануне. И было в этом что-то настолько неловкое, что мужчина перевел взгляд на сумасшедшую, сидевшую рядом. Она его как будто и не заметила. Все ее внимание было устремлено на мальчишку. Вена у нее на лбу сильно вздулась, а глаза покраснели. Мартис инстинктивно загородил Клинта рукой.

– Амелия, мы уже обсудили ситуацию. По-другому никак, – миниатюрная блондинка положила руку на плечо женщины, но та ее тут же стряхнула.

Краем глаза журналист заметил, как охранник рядом слегка отодвинулся в сторону. Вот именно так и должен вести себя здравый человек в подобной напряженной ситуации. Если он, конечно, не охранник.

– Это не значит, что я готова с этим смириться. Одна только мысль о том, что он дышит со мной одним воздухом, побуждает достать пистолет и выстрелить. То ли в него, то ли в себя, – Амелия сделала попытку подняться со скамейки, но Маргарет удалось ее удержать.

Мужчина стоял с мыслью о том, что имя Амелия чертовски не подходит этому огромному кому ненависти.

– Я не собираюсь без устали напоминать, ради чего это. И не хочу терять, возможно, единственный шанс на спасение из-за ваших, хм, разногласий, – она чеканила слова так, словно не меньше двадцати лет прослужила в армии. – Леон, так вы готовы нам помочь?

Мартис на секунду опешил, услышав из ее уст свое имя. Мало кто обращался к нему так. Большинству было комфортнее называть фамилию, ни таящую в себе никакого личного отношения. Нина, возможно, была единственным человек, помимо постоянно докучавших соседей, кто называл его так.