Борис Левандовский - Обладатель великой нелепости

Это была лишь стопка старых журналов, которую он нечаянно зацепил бедром в темноте; журналы рассыпались по полу замысловатым изогнутым веером.

Маркевич облегченно выдохнул, машинально потер ушибленное место над коленом и взглянул на тапок, носком которого зацепился о порожек. Подошва отодралась до половины и, казалось, что тапок голодно раскрывает рот.

Маркевич чертыхнулся и снова удивился неприятному звучанию своего голоса – как из могилы.

…А-аай… – доносилось из гостиной уныло-испуганное скрипение форточки. Маркевич поежился. Такого страха ему не доводилось испытывать с детства. Просто дерьмо какое-то…

Он минуту постоял у коридорной арки, опасливо оглядываясь, и, наконец, медленно двинулся к двери кабинета.

Дверь была действительно приоткрыта на три-четыре пальца. Маркевич толкнул ее ногой и некоторое время, глотая слюну, вглядывался в темноту. Затем решился просунуть руку и включить свет.

Никаких дохлых котов…

Оставалось проверить последнюю комнату. В кухне делать было нечего, так как после недавнего ремонта там почти круглые сутки работала мощная вытяжка. Туалет и ванная тоже полностью исключались, – там не было окон, выходивших на улицу. Если только… распухшие от гниения коты не заползли туда сами… О господи, о чем он думает!

В этой комнате раньше обитал сын Маркевича, до того как уехал учиться за границу. Теперь она все время пустовала; иногда они с женой сносили в нее шерстяные вещи, «чтобы на открытом месте сохранить от личинок моли» – как выражалась эта бройлерная свинья с гримасой мудрой предусмотрительности, что внутренне всегда выводило Маркевича из себя.

Бывшая комната сына, – а ныне форпост шерстяной одежды, с раскиданными по всем углам засохшими апельсиновыми шкурками, где моли должно было показаться очень неуютно, – находилась в двух шагах от дверей кабинета.

Искать больше негде, либо это находится там, либо…

Маркевич замер в нерешительности. Он видел перед собой плотно закрытую дверь. Но ведь она наглухо закрыта, а запах успел проникнуть уже почти в каждый уголок квартиры.

Он взялся за ручку. Липкими гнилыми водорослями его обволокло какое-то жуткое ожидание. От невыносимой вони в горле пульсировал вязкий комок тошноты; взмокшая от пота домашняя рубашка с короткими рукавами облепила тело, словно сырая тряпка. Находись он в проветренном помещении, от него несло бы как от взмыленного борова.

Маркевич, ощущая поверхность медной ручки в виде головы ящерицы, почему-то в этот момент вспомнил один мерзкий сон, от которого проснулся среди ночи около полугода назад. Да, это было как раз весной, когда оставалось несколько дней до дня рождения этой жирной свиньи.

Кошмар запомнился именно потому, что ужасал своей реальностью от начала и до конца. Он лежит в постели и просыпается ночью – жена поднялась в туалет. Лежит, проклиная ее за прерванный сон, и пытается как можно быстрее заснуть снова. Ему это почти удается, хотя он слышит, как вернулась в постель жена и начинает прижиматься к нему сильнее и сильнее (с чего бы это?). Она обхватывает его руками сзади и все сильнее притягивает к себе, когда до него постепенно начинает доходить, что это вовсе не руки , а какие-то мохнатые лапы с очень длинными когтями. И в этот момент он слышит, как в уборной жена сливает воду…

Он проснулся с хриплым воплем. Рядом в две дырки сопела эта корова; жаль, она почти не храпела той ночью: возможно, он проснулся бы раньше от ее позывных готовой к случке самки гиппопотама. После этого он уже действительно не смог заснуть до самого утра, продолжая ощущать на груди и плечах объятия того , кого он больше всего боялся в детстве и в кого верил куда сильнее, чем в Бога или Деда Мороза.

Наконец, внутренне содрогаясь, Маркевич повернул ручку двери и ступил в бывшую комнату сына. На какое-то мгновение ему показалось, что запах резко усилился. Но… только показалось. Ничего больше.

Никаких котов. И ничего, что могло бы издавать этот мерзкий запах. Док Маркевич уже в который раз растерянно осмотрелся по сторонам. Откуда же, черт возьми…

В самый раз было надевать респиратор. Такой ему, еще в студенческие годы, выдавали в морге…

О Господи! – Маркевича передернуло. Создатель никогда раньше не вызывал у него столько симпатии, как в эту минуту. Похоже, что прямо сейчас по его квартире бродит мертвец…

Маркевич снова вышел в длинный коридор, мысленно благодаря себя за то, что догадался оставить включенным свет везде, где проходил раньше. Заглянуть на всякий случай в большой коридорный шкаф было выше его моральных сил.

По мере продвижения назад Маркевич заметил, что запах усиливается, перерастая уже в настоящий смрад. Тяжелый приторный запах гниения глумился над обонянием и затуманивал голову.

Входя в гостиную, Маркевич уловил какой-то посторонний звук. Но вскоре выяснилось, что это всего лишь форточка – а-аай!

Ничего больше.

Он собирался было перевести дух, когда что-то тяжелое опустилось сзади на его плечо…

Алекс носился по своему домашнему кабинету, не находя себе места. Несколько до зарезу важных договоров сорвались сегодня днем прямо в офисе компании. И единственной причиной этой неудачи являлся Герман, вернее, его отсутствие. Впрочем, стоит ли удивляться, что подписание данных договоров отложено на неопределенный срок (или даже навсегда) – в свое время именно Герман привлек людей, чьи интересы были представлены в этих бумагах. Разумеется, его отсутствие в такой момент не могло их не обеспокоить. Алексу же, несмотря на все его убедительные речи (иногда даже откровенные уговоры), они не доверяли. Герману – да, ему – нет.

Алекс встал перед столом и нервно мял не зажженную сигарету пальцами. На часах, вмонтированных в массивный кусок мрамора, из которого какой-то неведомый умелец сотворил прибор для письменных принадлежностей, было двадцать минут первого.

Не смотря на поздний час, Алекс не мог себе представить, чтобы вот так просто отправиться в постель и заснуть – лишь при одном упоминании самого незначительного из эпизодов сегодняшнего провала, назойливо прокручиваемых памятью вопреки его воле, все внутри закипало снова. Планы компании на ближайшее время полетели кувырком черту под хвост.

Все слова о перенесении сроков подписания сегодняшних документов были ничем иным, как тактичной формой отказа. И все из-за необъяснимой легкомысленности Германа ! Возможно, даже предательства.

«А может, он действительно попал в какие-то трудные обстоятельства?» – в который раз мелькнула мысль. Или это все-таки была блажь человека, которому на все наплевать («…если вопрос только в этом, то мне на все наплевать…»)? В любом случае, Алекс практически уже не сомневался, что Герман намерен не объявляться к ожидаемому сроку. Прошло целых шесть дней после их разговора в офисе, а от него ни слуху, ни духу. А ведь поначалу Алекс не принял это всерьез. Абсолютно. Был несколько встревожен – да, но чтобы думать, что дело зайдет настолько далеко… К тому же, разве он не мог отнестись к ситуации надлежащим образом с самого начала, когда Герман отказался давать какие-либо пояснения своим взбалмошным планам? А ведь действительно, ни черта не захотел объяснить. Даже не попытался. И это после стольких лет…