Борис Левандовский - Обладатель великой нелепости

Ни единого звонка с тех пор, неужели его не волнует, были ли подписаны эти гребаные договора? Кто-кто, а Герман забыть о них просто не мог. Невозможно. Ведь он сам посвятил несколько месяцев подготовительной работе.

А может, сахарная барышня обиделась? Из-за его угрозы лишить Германа доли в компании? Или…

Он продолжал крутить между средним и указательным пальцами измятую сигарету, пока она не рассыпалась прямо между ними, как перст высохшей мумии. Алекс машинально отряхнул руку в пепельницу, вытянул из пачки новую сигарету и закурил.

Дождь монотонно барабанил за темным окном, со двора доносился унылый шелест желтеющей листвы на деревьях. За стеной кабинета спала Анжела – его жена, после его возвращения домой в далеко не самом лучшем расположении духа не сказавшая ему ни единого слова за весь вечер. Это было обычным явлением в последние год-полтора, – когда Алекс возвращался с работы не в духе, она старалась раньше, чем всегда, отправиться в постель. Может быть, стоило уже подумать и о детях – как никак, они целых три года в браке? Почему бы нет? Вполне… только не сейчас, не подходящий период. Немного позже.

«Кстати, – подумал Алекс, снова вернувшись в мыслях к Герману, – может, это связано с женщиной? После того случая с поездкой в Ригу прошло уже достаточно времени, чтобы… Или нет? Неужто за все эти годы у него не было ни единой бабы? Тогда как же, черт возьми, он справляется с этим до сих пор? Мастурбирует как прыщавый подросток?»

Докурив сигарету до фильтра, Алекс тут же достал из пачки следующую. Желудок быстро отозвался привычным жжением, глухо заворчал. Если он и дальше будет столько курить и нервничать, нервничать и курить – его давний гастрит запросто может перерасти в язву, притом, очень скоро. Угроза налицо.

Некоторое время он тупо смотрел на поверхность письменного стола, чувствуя, что постепенно у него вызревает определенное решение.

Ну что ж, Алекс не станет звонить первым. Может быть, он бы это и сделал… если бы были подписаны эти важнейшие договора. А теперь – нет.

Но и сидеть сложа руки тоже не будет.

С него хватит.

…Родив сдавленный писк, Маркевич начал оседать на пол, пытаясь оглянуться назад и одновременно ужасаясь того, что могли увидеть его вылезшие из орбит глаза. Но так и не решился закончить поворот головы к своему плечу, на которое опустилось нечто тяжелое, издающее жуткий смрад.

У Маркевича возникло ощущение, что мир под ногами опрокидывается, словно его втянуло в цепкий, как клещ, ночной кошмар, из которого невозможно выбраться. Пережитый им в первые секунды ужас был настолько глубок, что, казалось, разом вместил все до единого страхи, испытанные Маркевичем за предыдущую жизнь.

Бука , – как шилом пронзило мозг. – Его Бука!.. Он вернулся… Он все-таки пришел заним…

Маркевич наконец достиг пола и, уткнувшись лицом в согнутые колени, тонко заскулил. В этот момент он был готов расстаться даже со всем содержимым замурованного в кабинете тайника, где хранил все свои сбережения, только бы не поднимать глаз, не видеть, КТО нависал над ним.

– Я ничего не сделал… Это… Ош-шибка!.. – Маркевич был уверен, что Бука пришел его наказать.

Бука только для того и приходит…

К плохим детям, чтобы наказать.

Но…

В памяти неожиданно всплыл образ молодой женщины, находившейся на пятом месяце беременности. Она скончалась через два дня после того, как Маркевич убедил ее, что все обойдется , если провести аборт.

Он до сих пор до мельчайших деталей помнил выражение ее лица во время операции, хотя это происходило настолько давно, что он не смог бы точно ответить, в каком именно году. Однако тонкая струйка крови, бегущая по ее подбородку из прикушенной губы…

Это не Бука из его детства.

Потому что это она .

– Я не виноват!.. – Маркевич сделал попытку отползти в сторону. – Это с-случайность! Этого не должно было…

Гостья многозначительно безмолвствовала.

Мирослава Маркевича часто трясло, будто он ухватился за оголенные провода под высоким напряжением. Он уже совершенно точно знал, что не увидит следующее утро.

– Ч-что… вы собираетесь сделать? Я… – Маркевич скорее почувствовал, чем услышал, как она приблизилась. Оно…

И съежился, когда услышал голос:

– ТЫ ОТКРЫВАЛ АРХИВ…

Маркевич дернулся. Причем здесь архив?!

И вдруг вспомнил молодого человека лет тридцати, который приходил в больничное отделение на днях. В его дежурство. Хотел выяснить кое-какие детали , даже заплатил деньги. И он его впустил.

Это и был тот Грех, за который он сейчас понесет Расплату? Ведь он даже не понял, что именно интересовало визитера.

– Я не виноват! – проблеял Маркевич неожиданно пронзительным голосом. – Он… он заставил меня!

– ТЫ МРАЗЬ, ДОБРЫЙ ДОКТОР! – прохрипело Оно , наклоняясь еще ближе.

– Нет! Не так… не так! – Маркевич смекнул, что ляпнул не то, что следовало.

– МНЕ НУЖНО ИМЯ ВРАЧА, ПРОВОДИВШЕГО ПЕРЕЛИВАНИЕ… ТОГО ВРАЧА!

Переливание? Чего… крови? Да, верно, что-то такое в бумагах было.

Но врач…

– Я не знаю… не помню.

Плохой ответ, очень плохой – он будет наказан .

– ТЫ ОБЯЗАН ЗНАТЬ!

– Сейчас… сейчас… – Маркевич изо всех сил напряг память.

Он обязан знать.

Это правда. Потому что он действительно прочитал фамилию того врача. И он не хотел умереть смертью, которой мог наградить его Гость. В наказание за плохую память.

Маркевич радостно встрепенулся: какая удача!

– Лозинский… Точно – Лозинский! – но по-прежнему не решался посмотреть вверх.

Да, в стационарной карте того человека стояла фамилия Лозинского. Как можно было забыть ! Теперь он поквитается с ним… Не взирая на ужас, Маркевич почувствовал дикое злорадство – он вернет долг этому неотесанному солдафону, который не далее, как сегодня днем, назвал его прилюдно «гребаным слизняком от медицины». И за это, и за все остальное.

Вот так, уважаемый коллега…

– АДРЕС! – голос Гостя был как шелест копошащихся в гробу жуков.

К великому облегчению и радости Маркевич смог без труда вспомнить нужный адрес, хотя приходил домой к Лозинскому лишь однажды, несколько лет назад, когда они еще не успели стать заклятыми врагами.

– УЧТИ, ЕСЛИ ТЫ СОЛГАЛ – Я ВЕРНУСЬ!

Маркевич ни на миг не усомнился, что Оно может выполнить свое обещание.

– Клянусь! Правда! – Его захлестнула сумасшедшая радость. Оно собиралось уйти . Оно просто хотело кое-что выяснить, и ничего больше. Оно не собиралось его УБИВАТЬ!

– ТЫ ПОНЯЛ МЕНЯ… ДОБРЫЙ ДОКТОР?

Оно снова опустило свою огромную руку Маркевичу на плечо. И стиснуло с ужасной силой. Врачу показалось, что его рука выдавливается из плечевого сустава. Маркевич издал череду судорожных свистящих звуков, чувствуя, как опорожняется его кишечник, словно в штаны полился горячий пластилин…