Борис Левандовский - Обладатель великой нелепости

Поэтому, если он хочет выжить, то должен научиться управлять этой непослушной машиной – собственным телом, – принимающим команды мозга, словно с пульта управления, расположенного на Луне.

Но на этом его проблемы далеко не заканчивались. Вздувшаяся плоть местами начала разлагаться: процесс коснулся, к счастью, только верхних слоев, там, где кожный покров разошелся, будто ветхая ткань. Как быстро и далеко способен зайти этот процесс, Герман мог лишь гадать.

Далее. Он совершенно не представлял, как и чем может теперь поддерживать свой организм, восполняя потери. Ни воды, ни пищи его тело не принимало. И не требовало.

«А не думал ли ты, что никаких восполнителей для тебя теперь попросту не существует? – не преминул высказаться по этому поводу Внутренний Независимый Эксперт По Всем Вопросам, чей голос изредка еще появлялся в голове Германа. – Тебе не кажется, что все, происходящее сейчас – всего лишь несколько затянувшийся акт чертовски любопытной комедии под названием АГОНИЯ?»

Впрочем, с некоторых пор слова Эксперта Германом в расчет больше не принимались.

И, наконец, уже в скором времени кто-нибудь мог заинтересоваться его длительным отсутствием. Со всеми вытекающими отсюда последствиями. Лиза, Алекс, Карина… Кто-нибудь из соседей? Да кто угодно! Существовала даже гипотетическая вероятность, что его могли обнаружить случайно. Например, самый обычный вор-домушник. Почему бы и нет? Вряд ли такая возможность была менее реальна, чем то, что происходило с ним в последнее время. Вор-домушник… хм! Это, пожалуй, было бы даже забавно. Ну, добро пожаловать…

Короче, он собирается выжить, – в который раз напомнил себе Герман, – и продержаться как можно дольше. У него еще остались кое-какие дела.

По ту сторону Порога.

– Топ-топ!.. – рассмеялось существо, похожее на чудовищную надувную куклу, вывалянную в отходах скотобойни.

– Топ… то-оп… – его голос утонул в тишине темных комнат с плотно задвинутыми шторами на окнах. В просторном склепе с ненужными удобствами, окруженном сотней человеческих жилищ.

За первый день Герман научился обходиться без опоры при ходьбе. Предметы все реже выпадали из рук (чаще всего трудности возникали с чем-нибудь легким).

Он опрокидывал стулья, постоянно цеплялся за что-нибудь, раз двадцать падал сам. Оставалось только надеяться, что соседи не обратят слишком пристального внимания на все эти стуки-грюки. Пришла пора притворяться, что хозяин квартиры в бессрочном отъезде. На другой день с наступлением темноты он решил больше не включать свет.

Герман безучастно просидел около получаса, наблюдая, как комнату постепенно завоевывают сумерки. Мышцы и суставы отзывались тупой болью на каждое движение – результат его тренировок в последние два дня.

Затем, поколебавшись, он включил телевизор, уменьшив звук «ящика» до минимума. Изображение на экране неприятно удивило размытостью красок и контуров. Он нажал на пульте дистанционного управления кнопку автонастройки, но это ничего не дало. Казалось, экран виден через стеклянную призму, наполненную мутной водой.

Герман несколько минут насиловал глаза, с раздражением вспоминая, как распинался агент по продаже, который всучил таки ему эту хваленую модель «Sony», даже пытался вспомнить, когда заканчивается гарантийный срок… И вдруг подскочил и бросился в ванную, где без опаски можно было включить свет.

Только этого ему не хватало, неужели он начал терять зрение!?

Включив свет, он осмотрел ванную комнату, главным образом пытаясь сосредоточиться на мелких деталях: рисунке на керамической плитке, изображавший синего кита, выпускающего аккуратный фонтан воды, куске мыла, раковине умывальника, бритвенном станке «Gillette» в прозрачном стаканчике…

Он уже лишился двух чувств из пяти, – возможно, ощущение вкуса пропало тоже (с приходом полного неприятия пищи Герман не удосужился это специально проверить). И, черт возьми! – готов расстаться с третьим, но только не со зрением ! Он не может после всего этого вот так взять и ослепнуть!

Однако в ванной быстро выяснилось, что его зрение в полном порядке.

результат отрицательный

Герман вернулся в комнату, заключив, что во всем виноват хваленый кинескоп телевизора. Тот по-прежнему давал размытое изображение, впрочем, Герману даже показалось, что теперь оно стало еще хуже – мелкие детали совершенно утонули в светлом тумане.

Он долго переключал каналы, пока наконец не обнаружил, что на экране больше нет ничего, кроме ровного серо-стального мерцания. У Германа даже возникло впечатление, что оно выдается чуть-чуть вперед за границу кинескопа.

На всякий случай он покрутил ручку настройки звука:

– …А теперь мы опустим пушки и будем спокойны как слоны. Ты видел когда-нибудь нервных слонов? Вот и мы будем…

Герман заглушил звук.

А если…

Он резко выпрямился и едва успел подхватить за спинку падающий стул. А затем принялся за поиски нужной ему вещи, которые затруднялись почти полной темнотой. Но он все-таки находился в знакомой обстановке, где не ступала нога женщины, и поэтому все наверняка оставалось на своих местах.

То, что ему требовалось – небольшое автомобильное зеркальце заднего обзора, которое он поменял на «BMW» несколько месяцев назад из-за трещины от выстрелившего из-под колеса щебня – было найдено сразу. Оно лежало в нижнем ящике комода, где Герман и рассчитывал его отыскать.

Повернувшись спиной к работающему телевизору, он направил зеркальце на экран, стараясь поймать отражение в маленьком прямоугольнике.

«Тебя не удивляет, что ты смог его так быстро отыскать без осязания и практически в полной темноте, а?»

Вопрос так и остался без ответа, потому что в этот момент Герман совершенно четко увидел Джона Траволту, выходящего со своим темнокожим подельщиком из кафе, набитого перепуганными людьми.

Он растерянно обернулся к затянутому мерцающей мглой экрану, потом снова перевел взгляд на зеркальце.

Его зрение менялось.

«Ты за Порогом – не забывай, здесь возможно все».

Герман только успел заснуть, как его разбудил настойчивый звонок в дверь.

Он посмотрел на часы, стоявшие на тумбочке рядом с диваном – светящиеся цифры выглядели размыто, но Герман все же смог их различить – восемь минут двенадцатого.

Какого черта, спрашивается, кому-то понадобилось беспокоить его в такое время?

Пока он раздумывал, в дверь позвонили снова, уже настойчивее.

Стараясь производить как можно меньше шума, Герман поднялся и осторожно направился к двери. По дороге он задел ножку стула – тот опасно накренился, но не упал, а только ударил деревянной спинкой о край тумбочки, издав глухой стук, который в тишине позднего вечера прозвучал слишком громко. Достаточно громко, чтобы его мог услышать тот, кто звонил в дверь. Герман мысленно выругался, хотя звукоизоляция здесь, конечно, ни шла ни в какое сравнение с той, что была на его прежней квартире.