Андрей Лисьев - Сломанное небо Салактионы

Элизабет Роверто поднесла руку к решетке мангала, проверяя температуру. «Достаточно!»

Она выложила на решетку размороженную черепаху, убавила огонь и прикрыла крышку. «Пусть томится подольше».

Осмотрелась.

Уставший за день профессор сидел, свесив ноги с платформы, и рассматривал снятый с камней шаттл. Пришвартованный к ангару с противоположной от платформы стороны шаттл стоял на киле ровно.

– Не знала, что он может плавать, – заметила девушка.

– Шаттл предназначен для челночных рейсов с корабля на орбиту и обратно. А планеты бывают разные. Посадка на воду предусмотрена конструкцией, – пояснил Лев Саныч и обернулся.

Глаза у профессора были голубые.

– Сейчас он на мели, киль лег на песок, посмотрим, как он поведет себя во время прилива?

– Выдержат ли канаты? – спросила Элизабет.

– Угу.

Абуладзе шмыгнул носом. Аромат печеной черепахи достиг края платформы.

Кутельский выбрался на крышу ангара, увидел Роверто и по-мальчишески спрыгнул на платформу, проигнорировав лестницу. Прыгающей походкой смуглый пилот подошел к ним и подвел итог дня:

– Шаттл не взлетит.

Усталый профессор молчал, потому Кутельский продолжил доклад:

– Двигателям каюк, вода… Но корпус не пострадал. Если заменить кормовой люк, то внутри можно жить или…

– Чем его заменить? – перебил Абуладзе.

– …Или использовать шаттл, как баржу, – закончил фразу Чарли и пожал плечами.

Пилот, как гончая, повел носом, смешно раздувая ноздри.

– А пахнет вкусно!

– Идемте обедать, – согласилась Роверто и направилась к мангалу.

Земноводное можно было назвать черепахой только с большой натяжкой. Оно скорее напоминало моллюска с тремя ножками, одна из которых служила головой. Но панцирь на брюхе от температуры стал тонким и поддавался обычному ножу. Слегка пахло подгоревшими креветками.

Мужчины заняли столик у перил, потягивали пиво. Элизабет на соседнем столике орудовала ножом. Мясо черепахи резала вместе с панцирем.

Чарли Кутельский неспеша осушил очередной бокал и спросил:

– Лев Саныч, а вам не кажется подозрительным зашифрованный сигнал, который мы приняли перед грозой?

– Кажется. А что именно?

– Может, он предназначался не нам? Элизабет, вы на шаттле не принимали никаких странных сообщений?

– Мы с Марго были в туалете. Она как раз вышла, а я зашла, когда это случилось.

Пилот замер с вилкой у рта:

– Может, сигнал отправила Моника?

– Исходящий сигнал не может вырваться из атмосферы Салактионы, и Моника об этом знала, – возразил Абуладзе.

– А если она отправила сообщение не в космос, а вашему компьютеру?

Лев Саныч вскочил на ноги.

– Отличная идея, – заметила Роверто, – Компьютер должен расшифровать файл?

– Или хотя бы посмотрим в справочнике, что означает этот код? – добавил Абуладзе.

Он с уважением посмотрел на собеседников, но не успел сделать ни шагу. Скрипнула дверь. Они обернулись на звук и застыли в немом удивлении.

В майке на голое тело Моника вышла из здания станции, слегка покачиваясь на негнущихся ногах. Не открывая глаз, девушка волокла по земле одеяло, зажав уголок в кулаке.

– Моника, как вы себя чувствуете? – Лев Саныч Абуладзе шагнул ей навстречу.

– Ты тут такое проспала! – добавил Чарли Кутельский.

Девушка, по-прежнему с закрытыми глазами, подошла к столику Элизабет Роверто, уронила одеяло, схватила с мангала остатки черепахи, впилась зубами в брюшко. Жир земноводного стекал по изящным пальцам и тонким запястьям к локтям, а когда Моника зачавкала, брызги попали на майку. Лев Саныч и Чарли смотрели на девушку, на брызги жира и норовили заглянуть под задиравшуюся майку.

Роверто с гримасой брезгливости отвернулась: «Голодные самцы! Вроде поняли, что Моника – не человек, но совладать с инстинктами не могут. Или не хотят».

Насытившись, Моника отряхнула пальцы, зыркнула на мужчин одним глазом, и представилась Лизе:

– Моника Витовв.

– Элизабет Роверто.

Обошлись без рукопожатий.

Моника обернулась к мужчинам:

– Написано же в инструкции, требуется белковая пища. Не догадались меня покормить? Заряд бы быстрее пошел.

Тут она заметила шаттл, нос которого торчал из-за ангара.

– Что случилось?

Ей вкратце пересказали события ночи.

Моника все-таки пожала руку Элизабет и холодно сказала:

– Соболезную.

Роверто кивнула. Моника отвернулась и, грациозно виляя попкой, направилась в домик. Мужчины проводили ее взглядом, заметили, с каким вызовом на них смотрит Элизабет, и одновременно покраснели. Моника хлопнула дверью.

Лев Саныч и Чарли бросились к двери. Юноша опередил встревоженного профессора, подергал ручку:

– Заперта!

– Мы обычно не закрываем двери, – пояснил Абуладзе Элизабет, которая неспешно подошла к ним.

– Моника! Откройте! Зачем вы заперлись?! – крикнул Чарли.

– Что делать будем, маэстро? – Лев Саныч приложил ухо к двери. – Тихо.

– Вернулась на зарядку? – предположила Элизабет.

– За мной! – Кутельский направился за угол, профессор и Роверто пошли следом.

Осторожно они двинулись по карнизу, огибая здание и заглядывая в каждое окошко. Роверто было не по себе видеть верхушки кипарисов в пяти метрах внизу, но ее спутники на карнизе чувствовали себя уверенно.

Моники нигде не было видно, но, когда они добрались до кухонного иллюминатора, Лев Саныч чертыхнулся. Роверто последней заглянула внутрь, увидела лабораторию, склад насквозь и распахнутую входную дверь.

– Назад! – велел Кутельский.

Пилот подтолкнул профессора, тот – Элизабет, и через пару минут они оказались на прежнем месте. На платформе Моники не было. Лев Саныч с опаской осмотрел дверь. Вошел внутрь. Кутельский еще раз оглядел пустую платформу, последовал за ним. Внешне ничего не изменилось – обычный беспорядок. Последней вошла Роверто. И тут дверь у них за спиной скрипнула, закрылась, замок щелкнул.

– Обвела вокруг пальца, как детей! Но зачем? – воскликнул Абуладзе и опустился в кресло.

А вот у Кутельского еще оставались силы стучать и ругаться. Роверто невозмутимо налила себе пива в кофейную чашку.

«Ситуация, однако. Взбунтовавший робот. Восстание машин».

Абуладзе ткнул пальцем в клавиатуру – компьютер не включился.

– Какие будут идеи, маэстро?

– Почитаем инструкцию, профессор! – Чарли взял со стола пачку бумаги. – Если она сошла с ума, у нас нет никаких шансов. Искусственный интеллект, 16 поколение. Безнадежно. А ваш комп какого?

Лев Саныч снова потыкал клавиатуру, сплюнул:

– Был четырнадцатого. Вы в своей летной школе компьютеры проходили?

Чарли неуверенно кивнул, от Абуладзе эта неуверенность не ускользнула: