Андрей Лисьев - Сломанное небо Салактионы

Его руки дрожали.

Моника отыскала среди грязной посуды клавиатуру, обернулась. Ожидая, пока все рассядутся. Элизабет достался стул между Чарли и Абуладзе.

На экране появилось изображение валуна с рунами, не совсем телевизионное, а несколько мультяшное. Результаты анализа с неимоверной скоростью зарябили по краям изображения, там, где у человека располагалось боковое зрение. Но данные, выводимые мозгом Моники на экран, не предназначались для немедленного изучения. Потому зрители не успели рассмотреть ничего.

– Это ж тот самый камень, на котором мы нашли вас! Он же был гладкий?! – воскликнул Кутельский.

Камера в глазу Моники переместилась с узора на валуне на песок, неестественно белый. Вместо уродливых, покрытых плесенью, скал поляну обрамляли серые колонны. Цвета изображения не имели полутонов.

– Где это вы? Антураж не наш! – удивился Абуладзе.

А потом из-за колонн появились они. Люди. Моника оказалась в центре неизвестного ритуала. Люди одновременно приблизились к Монике со всех сторон, что можно было принять за угрозу, но камера в глазу девушки не дрогнула. Лица, окружавших Монику существ излучали доброжелательность.

– Рост! – Стул под Кутельским хрустнул. – Они маленькие!

– Гномы? – предположила Элизабет и слегка отодвинулась от пилота.

В самом деле, даже будучи на камне на четвереньках Моника оказалась выше всех приблизившихся.

Аборигены зашевелили губами все разом, но Моника не ответила. Затем они выполнили танцевальное па с поклоном в конце. Теперь их глаза излучали восторг и… За кадром вверху сверкнула молния. Изображение прервалось.

Моника неподвижно стояла посреди лаборатории и внимательно ждала реакции зрителей.

Чарли вскочил и обежал вокруг нее:

– Моника нашла местную цивилизацию!

– Но откуда она взялась, и почему мы их не видим? – воскликнул Абуладзе.

– Моника, отмотайте запись назад, пожалуйста, на аборигена крупным планом, – попросила Роверто.

Моника перемотала запись назад, поставил на паузу. Элизабет взяла у девушки-робота клавиатуру и увеличила изображение аборигена.

Добродушное бородатое лицо мужчины ничего не говорило о возрасте. На аборигене была блузка, темный плащ на плечах и шорты до колен.

Роверто подошла к экрану и указала на кисть руки жителя Салактионы:

– Перепонки. Если это так, они способны жить и под водой. Они вышли из моря.

Все задумались. Видеозапись возобновилась, после молнии экран зарябил, потом запись перезапустилась сначала. Камера показала Кутельского, бегущего к лестнице в рощу. Потом Моника обернулась, но вместо геостанции камера показала…Пещеру. Темный вход терялся в тропических зарослях. Опешивший Чарли ткнул указательным пальцем в клавиатуру, которую по-прежнему держала в руках Элизабет, ловко попал в кнопку «паузы». Пилот облизал пересохшие губы и сказал:

– Это же наша станция! Только заросшая непонятно чем…

Абуладзе встал и подошел к экрану вплотную, обернулся к девушке-роботу:

– Вы видите нашу станцию такой?

Моника кивнула.

– Наверное, здесь и кроется ответ, – задумчиво произнес Лев Саныч, – Потому антураж не наш. Следует изучить устройство вашего зрения, Моника. Кстати, а почему, ваша батарея разрядилась так быстро?

В глазах Моники блеснули слезы:

– Негативные эмоции! Вы тут такое устроили! Я необычная девушка. Мне недостаточно одного электричества.

– Мы в этом уже убедились, – хмыкнул Абуладзе.

– Успокойся, Моника, это была гроза, мы видели молнию, – начал оправдываться Чарли, – В шаттл с «Норгекаравана» тоже попала молния.

– Молния? – Моника повторила жест Абуладзе – потерла пальцами переносицу. – Молния… Между прочим, Лев Саныч, я завизировала доклад вашей подписью!

– Моей? А я тут каким боком? – Абуладзе поморщился.

– Вы здесь лицо официальное. А моя миссия, скажем так, весьма деликатна. – ответила Моника.

– Мы забыли вам сказать. Связи с Хэнкессой нет. Скорее всего ваше сообщение не ушло. Как и все предыдущие.

Абуладзе, втянув голову в плечи, вышел наружу. Какая та неясная тревога долбилась в темечко изнутри. Словно, какая-та мысль никак не могла оформиться. Не обращая внимания на сырость, он залез на крышу ангара и спустился внутрь осмотреть плантацию. Вид растений обычно помогал сосредоточиться.

Автоматические створки потолочных окон во время дождя повернулись ребром, и растения насытились живительной влагой. Пахло сыростью и хмелем. Через пару месяцев предстояло собирать урожай. Лев Саныч провел ладонью по колосьям ячменя и тяжело вздохнул. Ему стало жалко себя, плантацию, налаженный быт станции, и даже жадную компанию-работодателя. Геологические и астрофизические изыскания, еще вчера бывшие такими значительными, сейчас казались ему ерундой.

«Никому теперь не будет дела до гибсония. Экологи отыщут с помощью Моники аборигенов… Интересно, для них сделают зоопарк или резервацию?» – профессору захотелось немедленно задать этот вопрос Кутельскому, шаги которого он услышал на крыше ангара. Но это оказалась Роверто.

– А вы хозяйственный, Лев Саныч, – похвалила Элизабет профессора, – Покажите, что тут у вас?

Оттаявший от комплимента Абуладзе собрался было провести экскурсию, но в этот момент на антресоль с крыши спустился пилот. Чарли взглянул на профессора сверху вниз, почесал затылок:

– Я что-то не понимаю, профессор?

– Угу. Думаю, Моника уже догадалась.

В ангар спустилась Моника, ее шагов не услышал никто. Девушка успела принять душ и переодеться, и несколькими движениями ладони стряхнула капли с волос. Ее обнаженные плечи блестели всеми оттенками кофе в ярком свете ангарных ламп.

– Вот вы где прячетесь!

– Лев Саныч не рад вашему открытию! – сообщил Чарли.

Элизабет ободряюще уцепилась за ладошку профессора.

– Я должен вам кое-что сообщить, важное и секретное, – угрюмо произнес Абуладзе, – «Гала-гео-индастри» считает меня лентяем, мол, я срываю сроки. На самом деле, мы с вашим предшественником, маэстро, давно закончили программу исследований. Гибсония в промышленном масштабе мы не нашли.

– Но!

– Не перебивайте, Моника! – Абуладзе вырвал руку из ладошки Роверто и с виноватой улыбкой присел на край кадки. – Я придерживаю отчеты, тяну время. Чтобы найти на Салактионе хоть что-нибудь! У меня кредиты! Понимаете? Мне нельзя возвращаться на Хэнкессу пустым.

Все молчали, потому Лев Саныч продолжил:

– И формула двойных планет – для меня не просто формула, которая не работает на Салактионе. Я надеялся отыскать что-то в недрах. То, что делает пару планет стабильной.