Наталья Сажина - Что такое свобода. Сборник КИФ-7

Потом появились журналисты из газет, потом телевидение. И я стал кем-то вроде местной знаменитости. Этакий недомессия. Не знаю, как еще назвать. Супергерой, блин, поневоле. Тот самый чувак из дешевого комикса. Кажется, один парень даже сел писать про меня сценарий. Феерическая чушь, как по мне. Но каждому свое безумие. Я же просто хотел жить спокойно и продолжать разговаривать с людьми. По капле узнавая себя настоящего в беседах и поведанных историях. Простых и жизненных. Особенных. Человеческих.

После этих историй приходили сны. Нет, не страшные и пугающие, наполненные болезнями и страданиями. Сны о свете уличных фонарей и дневных проемов, о лучах маяка, о мерцании звезд.

А потом пришли они. «Собирайся, скажет,» 1 1 слова из песни Виктора Цоя – кажется, так пел когда-то один знакомый мне по прошлой жизни певец. Или мне это только почудилось.

– Старого мошенника ничем не проймешь, а? – произнес совершенно незнакомый мне, но меня явно знавший, лысый тип с наколками на пальцах. И добавил, обращаясь к своему дружку такой же насквозь криминальной наружности:

– Нет, ну ты посмотри: ни следа не осталось. Что, опять людей дуришь? (А это уже мне.) Сколько со «спасенных» содрал, падла? Хватит теперь с долгами рассчитаться?

Второй типус тем временем многозначительно щелкал дорогой зажигалкой в опасной близости от заштопанной больничной занавески. Щелк, щелк, щелк… И тут я вспомнил. Вспомнил все.

Как катался по траве, полыхая живым факелом из-за покрывавшего меня слоя бензина, а рядом щерились эти скоты, которых я кинул на деньги. И, как ни странно, это конкретное воспоминание меня совершенно не трогало. Как дочитанная до конца и закрытая книга. Как фильм на флешке, который спокойно можно удалить.

Это уже неважно. Важны лишь люди. Нет, не эти двое (Башка и Федот, тут же услужливо подсказала вернувшаяся память). Те, другие. Которых я кинул/облапошил/надурил (нужное подчеркнуть…) в своей никчемной до недавних пор жизни. И внутри сразу стало как-то легко и понятно. Теперь я знал все. Паззлы сложились в картинку.

Я счастливо улыбнулся и шагнул к ним, широко распахнув руки, словно для объятий. Этого они явно не ожидали, и оба непроизвольно дернулись в сторону. Нужную. Так мы и вышли. Трое в одно и то же окно последнего этажа. И полетели. Они вниз, а я вверх, к свету, который ждал меня с прошлого раза. К свету, который был Светом. К новой жизни. К свободе.

Она уже больше не плакала, будто слезы иссякли навсегда, лишь тихонько всхлипывала, скорее, по инерции. Как заводной механизм в старых детских игрушках, который не останавливается, пока ключик не сделает положенное число оборотов в обратную сторону, даже если цыпленок/робот/лягушка уже опасно приблизился к самому краю стола. А он, нежно и, одновременно, крепко обняв ее за плечи правой рукой, прижимал к себе, шепча в ухо какую-то успокаивающую ерунду, лишь бы только что-нибудь говорить-говорить-говорить и не разреветься самому. Его левая рука изо всех сил сжимала-тискала край покрывала, а из прокушенной губы показалась капелька алой крови.

…Как же им повезло – найти друг друга в этом огромном диком мире! Таким двум удивительно близким душам. Или даже, возможно, половинкам одной души. Всего за какой-то месяц знакомства они уже знали друг о друге все, будто прожили вместе целую жизнь. А даже если чего не знали, то чувствовали, понимая друг друга даже не с полуслова, а с одного только взгляда. Так бывает в жизни лишь единожды. Не в каждой жизни. Только у редких счастливчиков.

И именно он обнаружил это. Уплотнение в ее левой груди. В тот самый вечер, когда они впервые занялись любовью. И именно он настоял, чтобы она сходила врачу, несмотря на все ее уверения, что для женщин это самое что ни на есть обычное дело. Доктор назначил ей дополнительные обследования, а потом поставил диагноз. Или вынес приговор. Короткое, но такое страшное слово. Всего лишь три буквы, которые разделяют все на «до» и «после». Рак.

Нет, ее жизни ничего не угрожало. Сейчас. Пока что. Если в ближайшее время сделать операцию. А это значило потерять грудь. Грудь, которую касались его пальцы, его губы, его язык. Чувствовавшую на себе его дыхание и его поцелуи. Грудь, под которой билось принадлежащее только ему одному сердце. Никогда!

Так она и заявила ему. Решительно и бесповоротно. Она сохранит себя для него до последней клеточки. На столько, на сколько сможет. А он смотрел на нее и еле сдерживался, чтобы не разрыдаться, потому что понимал, что ни за что не сможет отговорить ее. Как бы ни старался. Он слишком хорошо ее знал…

С тех пор в их жизни будто ничего не изменилось. По крайней мере, внешне. Они все так же жили друг другом. Только она продолжала улыбаться, а вот у него заметно прибавилось седины на висках. Впрочем, он тоже улыбался. Ради нее. Хотя внутри все кричало и выло в бессилии.

И любовью они стали заниматься с еще большим неистовством. Только он боялся лишний раз прикоснуться к ее левой груди, будто это прикосновение может доставить ей сильнейшую боль. Она же, напротив, хотела для этого участка своего тела большей ласки и порой сама заставляла сжимать ее грудь или подставляла ее к его губам. Потому что эту грудь она сохранила для него. И только для него.

Постепенно он и сам отучился бояться и впивался губами в затвердевший сосок со всей страстью, заставляя ее тело изгибаться от наслаждения. И так много-много раз за ночь…

Он ждал ее дома, впервые за последнее время позволив себе немного расслабиться, отпустив внутреннего Железного Человека, и сразу став усталым и сумрачным. Он уговорил ее поехать к врачу на контрольное обследование, сам толком не зная, для чего именно. Возможно потому, что в последнее время ощущал всю ее грудь, как какое-то инородное тело, и не мог ничего поделать с этим чувством, возможно потому, что хотел знать, сколько еще… хотя нет, не хотел. А с ней поехать он не смог, потому что с недавних пор атмосфера больницы пробуждала в нем только мысли о смерти.

Скрипнула входная дверь, и тогда он усилием воли вернул на лицо улыбку. А она с порога бросилась к нему на руки, так что он едва успел поймать ее уже почти у самого пола, сияющая как новенькая луна. Она что-то радостно тараторила ему в ухо, а он не мог понять ни слова, пока на упавшей на пол бумаге с больничной печатью не разобрал несколько букв.

Ds 2 2 Ds – сокращенное от «диагноз» на латыни. : здорова…

Вечер четверга перевернул мою жизнь. Я никогда не думала, что сюжет типового сериала для домохозяек может развернуться не на экране, а в моей квартире…

Мне тридцать, в любовь с первого взгляда давно не верю, да и в саму любовь тоже. Обожглась несколько раз и решила, что хватит, лучше быть одной, чем мучиться ради социального статуса, подстраиваться под запреты, правила. Нет уж. Выкупила однушку, которую снимала и коротала уже месяц вечера с очередной книжкой про ту самую любовь, в которую не верила. Смешно.