Ярослав Калфарж - Космонавт из Богемии

– Как бы ты ответил? – спросило оно.

– Никак.

– Да. Твой разум кишит такими ответами. Пусть бурен рек водоворот, но у плотины свой расчет. Так написал один земной поэт.

– Меня мучают газы. Я вымотался.

– Чрезвычайно важно, чтобы мы говорили друг с другом.

– Мне надо поспать, и ты пройдешь. Как боль в животе.

Я выбрался из кресла и поплыл по Коридорам 2 и 3 обратно в свою каюту, где ждала Утроба, космический мешок. У многих чешских детей имелась ее копия, только горизонтальная, спокойно лежавшая на их кроватях. Я пару раз оглянулся – убедиться, что существо следует за мной, все восемь ног плавно гребли туда-сюда, туда-сюда, как весла на древней военной галере. Похоже, оно могло удерживать направление и высоту, невзирая на невесомость, будто не подчинялось законам физики. Секунду я разглядывал его анатомию во всех подробностях: размер суставов, округлость живота, темную радужку множества глаз, смотревших в одном направлении. Интересно, а могли ли они иначе, обеспечивает ли нервная система контроль над каждым по отдельности? Глаза смотрели на меня, всегда только на меня, и я потряс головой и попросил самого себя прекратить это исследование воображаемой сущности.

Доктор Куржак был экспертом по галлюцинациям – вообще-то, он как-то признался, что мысль о них вызывает у него головокружение. Он очень старательно объяснял разницу между галлюцинациями – восприятием в отсутствие стимулов, которое тем не менее имеет свойства реального, – и бредом, когда к правильно воспринятым стимулам либо реальности, если так можно выразиться, добавляется дополнительное, искаженное значение. В поисках бредового восприятия, хихикал доктор Куржак, посмотрите на Кафку. Фрейдистские теории предполагают, что галлюцинации – это проявление подсознательных желаний, извращений, даже самобичевания, а более свежие течения среди менее одержимых «эго» психологов утверждают, что галлюцинации связаны с метакогнитивными процессами, или «знанием о знании».

Доктор Куржак был правоверным фрейдистом и потому настаивал, что если во время моего пребывания на «Яне Гусе 1» случится кризис, вся мифология моего детства тут же польется наружу, заполняя темные помещения корабля видениями ужаса, страха, удовольствия, обнаженного тела матери, возбужденного фаллоса отца, снами об извращенном насилии, и да, возможно, даже воображаемым другом. Какой бы ни была теория, мое положение оставалось тем же, а предсказания доктора Куржака о грядущем безумии, похоже, сбывались.

Конечно, мне следовало бы дотронуться до существа. Галлюцинации не потрогаешь, они рассеются. Но что, если я запущу пальцы в тонкие волоски на его ногах и почувствую их, жесткие и длинные или, может быть, гладкие и теплые, почувствую и тем самым провозглашу настоящими? Готов ли я, Якуб Прохазка, признать существование инопланетянина, не растеряв остатков контроля над психикой? Последствия этого открытия – экзистенциальные, космические, беспрецедентные в истории человечества – слишком велики для меня одного. Я скользнул в спальный мешок и застегнул ремни вокруг ног и плеч, выкрутил переключатель света, и желтый оттенок в комнате сменился на глубокий темно-синий. Даже этот слабый свет раздражал глаза, и я застегнул молнию на лице, вздохом приветствуя темноту.

– Тощий человек, в данный момент я очень нуждаюсь в твоем внимании, – сказало существо.

– Исчезни.

– Я ученый, исследователь, как великий Колумб твоего народа.

– Не так уж он был велик.

Мне казалось более подобающим говорить с существом, закрыв лицо. Я всего лишь человек, болтающий сам с собой под одеялом – такое встречается не реже, чем пение в душе. И что такого, если нечто мне отвечает?

– И что ты исследуешь? – спросил я.

– Я вращался по вашей орбите. Изучал тайны человечества. Например, вот это вот ваше предание мертвой плоти земле. Я бы хотел собрать подобные истории для развлечения и образования своего племени.

– Я определенно прошел точку невозврата.

– Кардиоваскулярный орган, управляющий твоими биологическими функциями, вибрирует неравномерно – полагаю, это плохой знак. Я оставлю тебя в покое, тощий человек, но скажи мне, есть ли в кладовке твоего корабля яйцеклетки пернатых? Я много слышал о них и хотел бы насладиться поглощением.

Я решительно закрыл глаза. В одном из видео, которые я смотрел во время подготовки к полету, отставной китайский космонавт сказал, что после возвращения процесс засыпания на Земле стал совсем иным. В космосе сон – естественное состояние. Поскольку окружающая среда невосприимчива к действиям человека – вакуум не терпит попыток завоевания, – жизнь становится траекторией из самых простых задач, направленных на чистое выживание. В космосе мы строчим отчеты, чиним оборудование, боремся с грязным бельем. Ни сексуального интереса, ни страха перед утренней презентацией на работе, ни автомобильных аварий. Чем ближе к звездам, тем более контролируемой и скучной становится рутина. Тот старый астронавт сказал, что в космосе ты спишь сном младенца. Таким безмятежным, что хочется сосать палец.

Но сон не приходил. Я достал из внутреннего кармана Утробы бутылочку «Сладких снов», мощного снотворного, разработанного ведущей фармацевтической компанией «Латурма», спонсором миссии. Использовать его разрешалось только в случае бессонницы, угрожающей прервать жизненный цикл астронавта, – злоупотребление могло привести к головокружениям, спутанности сознания и зависимости.

Поскольку я уже страдал двумя первыми симптомами, а третий совершенно меня не волновал, то принял тройную дозу, размазал горькую жидкость по языку и проглотил, слегка поперхнувшись. Через несколько секунд кончики пальцев онемели, мысли начали разбредаться. Проваливаясь в сон, я все равно чувствовал присутствие существа, напряжение в висках не проходило, хотя существо не могло меня видеть. Я винил в этом влияние химии на мозг, но не мог отрицать – секунду, прямо перед тем, как потерять сознание, я был рад. Рад тому, что существо, реальное или нет, здесь, со мной, ищет на кухне яйца.

Я проснулся в темноте Утробы, но не мог пошевелить даже пальцем. Я как-то очень остро чувствовал позвоночник, змею из позвонков, скреплявшую меня, и представлял, что было бы, если бы кто-то вытянул его, как волокно из сыра-косички. Вылезут ли кости из моей плоти, не развалится ли самосознание на кучку совершенно свободных частей? Воспринимают ли парализованные люди свой позвоночник таким же образом? Я ощутил ужас за них. Существо снова бренчало, вызывая непрошеные мысли, но я ничего не мог с этим поделать, только принимать их, принимать, пока паралич не пройдет и меня снова не защитит дремота.