Нелл Уайт-Смит - Всё о жизни чайных дракончиков

Я аккуратно коснулся ликровой заводи. Стадионная ликра – такая странная, такая вязкая, хранящая в себе нездоровое лихорадочное возбуждение, на котором она насыщалась долгие и долгие годы – хлынула в меня, пропитывая каждую мою детальку необычными образами этого места. Помимо воли, я стал прислушиваться к этим впечатлениям, размышлять о том, как бы выразить все то, что хранила эта необычная ликра через дружеское чаепитие персон на шесть-восемь. Устроившись лежа и обвив тело хвостом, я подумал, прежде всего, о «Стальной поступи» – то ли удачно перепродаваемой, то ли, если правдивы все россказни, действительно производимой самим Апатитовым союзом.

Этот вязкий сорт чая имеет ярко выраженный, отдающий характерной кислинкой, но вместе с тем тонкий вкус, прекрасный сам по себе и в чистом виде, он почти лишен полутонов. У него есть только одно, второе, раскрытие – его можно добиться, если дать ему немного перезавариться, и это раскрытие – сплошная горечь. Мне показалось, что именно он, дополненный толикой сладкой летней карамели, прекрасно описал бы мои сегодняшние воспоминания об одинокой девушке, наматывающей круг за кругом по пустому темному стадиону, на который тонким слоем ложится снег. И ее косичка свободно гуляет по спине… Где-то в этом месте я как раз и уснул.

Пробудился же, как выяснилось позже, чуть за полночь от тревоги и холода. Немного кружилась голова, и в целом я чувствовал себя муторно. Я совсем продрог, а в душе и внутренних механизмах, казалось, кто-то потоптался немытыми лапами.

Пытаясь выяснить причину странного холода, я осторожно коснулся подбородком креманки. Она оказалась ледяной настолько, насколько может промерзнуть металл. От толстенных бетонных стен каморки холод буквально напирал невидимым черным занавесом. Юноши в комнате не было. Неужели еще на работе?

Я, преодолевая тягу попытаться вернуться ко сну, с огромным трудом поднялся на лапы, перебирая в голове возможные причины отключения подачи тепла. Сначала я решил, что это чей-то злой умысел, но сообразил, что дело в подаче газа: разводка на креманку шла от лампы, и когда мой беспутный хозяин погасил свет, тем самым он, олух, и подогрев креманки мне тоже выключил!

Идиот, неспособный правильно сделать разводку в комнате, не имел права содержать чайного дракончика! Совершенно точно не имел, и Центр завтра об этом узнает.

Я потянулся к ликровой заводи, чтобы вызвать курьера и убраться отсюда навсегда. На какую-то секунду я задержал лапу, думая о том, что все же мог бы за пару дней разобраться с этой дурнушкой и дать парню хороший жизненный совет, но потом сделал что собирался. В конце концов, все эти бесконечные волнения и чужие глупости не стоили ни моего здоровья, ни моих нервов. Парень поймал свой шанс, но, увы, быстро его упустил. Курьерская служба приняла заказ на ближайшее время – сразу по открытии стадиона. Вызов я оплатил авансом.

Сделав дело и успокоившись, я принялся обдумывать, как улучшить свое положение до утра. Теоретически я мог бы самостоятельно нагреть свою шкуру и поддерживать постоянную температуру, но это стоило довольно больших усилий, к тому же лично мои механизмы не слишком хорошо реагировали на нагрев вне чая, и я предпочитал спать только в теплых креманках.

Так или иначе, решить проблему мне предстояло полностью самостоятельно. К этому времени глаза мои уже привыкли к темноте: линии света от негасимого коридорного освещения, пробивавшегося снизу двери, хватило, чтобы разглядеть, что газовый выключатель от лампы находится от двери справа, слишком далеко и высоко от меня. Для того чтобы добраться туда, мне пришлось бы спуститься со стола на пол, пересечь всю кровать и только потом вскарабкаться на отвесную стену.

Мои лапы вполне позволяли совершить такое путешествие, но я переживал из-за того, что могу пораниться в процессе, и отложил пока эту экзотическую идею.

Недовольно выдохнув, я отвернулся и изучил стену, к которой был придвинут стол. К моей радости, там нашелся второй, куда более приемлемый газовый кнопель. Карабкаться к нему пришлось бы по журнальным и газетным вырезкам, густо украшавшим все пространство над письменным столом. Это покрытие, конечно же, далекое от представлений о стерильности, казалось мне безопасней отвесной и не сказать чтобы чистой стены.

Разумеется, я не имел никакой гарантии, что этот выключатель сохранял рабочее состояние. И более того, скорее всего, он находился здесь для того, чтобы подавать газ на лампы рабочего стола (сейчас отсутствующие), а значит, его вовсе заклинили. Но при должной степени везения я все же мог получить возможность согреться у бра и подремать там, пока мой бедовый хозяин не заявится.

Вздохнув снова, уже, скорее, смело, чем обреченно, я стал со всем расстройством в душе рассматривать столешницу на предмет гигиенически безопасного маршрута. Выглядело все довольно безнадежно, но из креманки мне удалось выбраться, никуда с ходу не вляпавшись. Дальше, проскальзывая между разномастным хламом и чернильно-ликровыми пятнами, я прошел немного вперед и уже там влип передней лапой в какой-то плохо засохший клей. Это происшествие остановило меня: идея на трех лапах вскарабкаться на стену даже навскидку казалась излишне рискованной.

Подумав немного, я вернулся по собственным следам и залез назад в креманку, где замерз свыше всяких пределов, зато отскреб от лапы засохший состав.

Со второй попытки, оставив по пути бесценный моток собственных нежных нервов, я пробрался ко кнопелю и победоносно его отжал.

Послушно защелкали авторозжиги, и загорелся свет.

Снизу, где-то из-под кровати, из-под стола, следуя вверх один за другим, вспыхнули здоровые рыжие лампы, светящие все как одна куда-то внутрь исполинского стеклянного сосуда, заполненного терракотовой жидкостью.

Я пригляделся. Именно на этом сосуде, а вовсе не на полу размещалась вся скудная меблировка моего хозяина, потому что пол тут вовсе отсутствовал.

Внутри сосуда плавало, передвигаясь то сонно, то импульсивно-резко, нечто щупальцевато-механическое.

Именно с этим чудищем молодой механоид и посадил меня в банку этим вечером. И сейчас, когда я смог его разглядеть, оно уже не вызывало во мне прежнего ужаса. Я понял, что это такое и каким истинным сокровищем этот оболтус, оказывается, обладал.

Я не помнил, как добрался от кнопеля вниз, как спустился на исполинский сосуд, хотя, очевидно, сделал это в рекордно короткое время.

«Что ты такое?» – простучал я механическому многочленистому существу, потому что нечто древнее и важное заставляло меня задать этот вопрос и потому что мне обязательно требовалось, чтобы оно ответило на этот вопрос, ответило, когда я спросил «что ты?».