Павел Амнуэль - Опоздавшие к смерти. Cобрание сочинений в 30 книгах. Книга 28

Штерн с удовольствием «оттянулся», как говорили в таких случаях молодые коллеги, а потом заметно повеселевший Моти с ветерком доставил следователя в расположение участка, где держал свою канцелярию полковник Симхони.

Новый начальник пограничной службы иерусалимского округа оказался, в отличие от ожиданий Штерна, мужчиной далеко не богатырского сложения. Он был скорее тщедушен и напоминал итальянского комика, фамилию которого Штерн, естественно, давно запамятовал.

– Мы успели даже раньше, чем было обещано, – энергично сказал Симхони, пожимая руку Штерна. Рукопожатие оказалось крепким, будто ладонь следователя на мгновение охватили столярные тиски. Штерн даже отдернул руку, отчего Симхони пришел в еще более хорошее настроение. – Вот смотрите, господин Штерн…

– Ицхак, если вам удобнее, – пробормотал Штерн, заранее зная, что Симхони немедленно перейдет на иной уровень отношений.

– Смотри, Ицхак, вот полная распечатка. С десяти утра до полудня. Дальше я не требовал. Когда умер Аль-Джабар?

– Незадолго до полудня…

– Ну вот. Смотри: в десять на центральной площади еще было пусто, три джипа с моими ребятами стояли на контрольных точках – вот, вот и вот, а четвертый совершал патрульный объезд от западного въезда в Шуафат через улицу Сулеймана и центральную площадь к северному въезду. В десять двадцать пять на площади начала собираться толпа, и джип, дежуривший у перекрестка Алламеда, переместился вот сюда. Еще через четверть часа на площади было уже не протолкнуться, пришлось снять все машины, которые встали вот здесь и здесь. В десять пятьдесят было вызвано подкрепление, потому что часть митинговавших – человек сто, может, чуть больше – начала двигаться по улице Мардана к городскому шоссе. Их нужно было остановить обязательно, в половине двенадцатого я отдал приказ использовать резиновые пули. Обычно, если есть оперативный простор, толпа рассеивается не сразу, но вчера все происходило на довольно узких улицах, дистанция поражения маленькая, действие пуль близко к убойному… Поэтому столько раненых, есть и тяжелые. Но и эффект был практически мгновенный. В двенадцать на улицах все было спокойно, а на площади – в половине первого.

– Как видишь, Ицхак, – закончил Симхони, – у моих ребят просто физической возможности не было сопровождать врачей. Даже если бы я снял одну машину, как я мог разрешить амбулансу приблизиться к центральной площади? Врачей закидали бы камнями, разве толпа в эти моменты думает о том, что кому-то может быть плохо?

– Понятно, – вздохнул Штерн, забирая у Симхони папку. – Как всегда, виновато общее состояние арабо-израильских отношений. А по большому счету, в смерти Аль-Джабара виноват Аллах, который не позволяет мусульманам дать евреям то, что им было завещано.

– Да ты философ, – со смешком сказал Симхони и еще раз пожал следователю руку, едва не раздавив фаланги пальцев.

Шевеля пальцами, чтобы разогнать кровь, Штерн спустился к машине, бросил папку со схемой на заднее сидение и сказал Моти, читавшему «Маарив»:

– В Шуафат.

– Это вы по вчерашней демонстрации дело ведете? – проявил осведомленность Моти, выведя машину на шоссе Бен-Цви и включив мигалку. Штерн взял газету в руки: на первой полосе была помещена фотография палестинца, замахнувшегося камнем. Заголовок гласил: «Опять беспорядки в Шуафате».

– Нет, – сказал Штерн. – Поедем к дому адвоката Аль-Джабара, это на центральной площади, второй дом от…

– Знаю, – заявил Моти, увеличивая скорость до девяноста в час. – Та еще птичка. Дай таким волю, нас бы тут давно всех перерезали.

– Не уверен, – сухо сказал Штерн и отвернулся к окну. Он и сам, если по большому счету, считал Аль-Джабара врагом Израиля, но все-таки ему почему-то было обидно за покойного приятеля, который наверняка сделал бы все, чтобы не допустить резни, если даже предположить невозможное и представить, что арабы взяли-таки власть в Иерусалиме. Закон и право были для Аль-Джабара превыше всего – кстати, именно израильский закон адвокат знал прекрасно и пользовался всеми лазейками, но не для того, чтобы закон обойти, а для того, чтобы правильно (в интересах своего клиента) им воспользоваться. Аль-Джабар и в палестинских кругах слыл человеком противоречивым: готов был бороться с евреями до их полного изгнания, но требовал от своих соплеменников, чтобы для этого использовались только законные способы. Война, кстати, по мнению Аль-Джабара была способом вполне законным в отличие от террора.

На въезде в Шуафат, за большим мостом, который нависал над дорогой и вел в еврейский район Писгат-Зеэв, стоял джип пограничников, уже предупрежденных о визите следователя полиции. Задерживаться Штерн не стал, помахал сержанту, тот сделал рукой жест, который при желании можно было счесть и за неприличный. Моти, свернув влево, повел машину по узкой улице Ибрагима, где движение было почему-то двусторонним, хотя разминуться со встречным транспортом было абсолютно невозможно.

– Не мог поехать по Мардана? – буркнул Штерн. – А если сейчас из-за угла кто-нибудь выскочит?

– Здесь короче, – отозвался Моти, всем видом показывая, что каждый должен заниматься своим делом и не вмешиваться в функции другого.

Через минуту, не встретив, к счастью, ни одной машины, с которой пришлось бы идти на таран, влетели на центральную площадь, пустынную настолько, что с трудом верилось, что здесь вчера бушевала толпа. Дом адвоката был вторым от южной оконечности площади – красивое двухэтажное строение с навесными балконами и двумя колоннами в византийском стиле. Не самый богатый дом, но и не из бедных. Хотя Шуафат официально считался лагерем палестинских беженцев, здесь можно было увидеть виллы, стоимость которых достигала полумиллиона долларов. Впрочем, трущоб тоже было более чем достаточно, особенно на большом удалении от городского шоссе. В западной части деревни люди жили в удручающей тесноте и грязи, и Штерн часто использовал это обстоятельство в своих спорах с адвокатом.

«Вот вы, Мухаммед, – говорил он, – вы защитник прав человека, и в первую очередь – человека палестинского. Вы что, не видите, как нарушаются эти права в вашем же Шуафате? Все эти трущобы давно можно было снести и людей переселить в нормальные дома. Так нет же, местные власти противятся изо всех сил, потому что вам выгодно до сих пор – полвека спустя! – изображать, как вам плохо под израильской оккупацией, и получать помощь от международных организаций, но только не от иерусалимского муниципалитета! Заставляете людей жить в грязи только для того, чтобы выглядеть мучениками в глазах так называемого мирового общественного мнения».

«Уважаемый Ицхак, – отвечал обычно Аль-Джабар, – вы неправы. Я живу в прекрасном доме, если ваша филиппика относится и ко мне лично, а тысячи моих соплеменников живут в грязи. Это верно. Как верно и то, что я получил образование, а они – нет. У них есть права, но нет возможности эти права осуществить».