Уильям Бартон - Бунт обреченных

Судя по движению головы юноши, там занимались оральным сексом; руки мужчины схватили партнера за плечи, регулируя ритм. Мне показалось, что парочка наслаждалась Друг другом.

Шрехт прошептала:

— У нас все происходит иначе.

Я не ответил и почему-то встревожился. Она указала на парочку у подножия дюны:

— Или так же, я не знаю. Этой женщиной, что предлагала свои услуги сегодня днем, руководил инстинкт шимпанзе. В старых фильмах я неоднократно видела такие сцены.

Я рассмеялся: — Думаю, что это было очень похоже.

— Почему ты не принял ее предложение?

Хороший вопрос. Шрехт наблюдала бы следующую картину: я снимаю плавки и с эрегированным членом подступаю к наклонившейся, ожидающей женщине. Хруфф, с интересом посмотрев и взяв на заметку некоторые доселе ей неизвестные факты, наверняка сравнила бы меня с приматами. А я бы в это время ритмично двигался, женщина усиленно помогала бы мне, затем ритм бы ускорился, и дневной ритуал совокупления продолжался б до наступления оргазма. Сорок долларов — небольшие деньги, но я не имел представления, каков ее доход и что эти деньги значили для блондинки. Может, столько проститутка зарабатывает за неделю, поэтому целая ночь работы полностью оправдывает расход энергии.

— Не знаю, — наконец ответил я, — я думал о моей подруге Алике и о своих наложницах.

— Вы, люди, из секса и дружбы делаете интересную путаницу, а также из воспроизводства и отдыха.

Я кивнул:

— Так уж мы воспитаны. Этим различаются наши культуры. Система наложниц гораздо проще. — Сказав это, я задумался. А действительно ли это так?

Неужели меня и вправду не заботили чувства Хани, когда я занимался с ней любовью, когда хотел, потому что ей платилось за все?

Шрехт проговорила:

— Трудно представить себя, заботящуюся о чувствах мужчины-хруффа.

Интересно, зачем она это сказала? Представители ее планеты, как известно, много не распространяются о своей личной жизни.

— У них есть чувства… — начал было я и осекся, поняв, что немного пьян и могу зайти слишком далеко. Щрехт издала короткий смешок: — У тебя была когда-нибудь собака или кошка?

— И то и другое. Коккер-спаниель в детстве, которого потом убили, и кот-бродяга, вечно разгуливающий вокруг нашего дома после Вторжения. — Я не очень долго вспоминал своих питомцев после их гибели или исчезновения, хотя любил собаку и хорошо относился к толстому безымянному серому коту.

Шрехт продолжала:

— Я читала кое-какую литературу о человеческой психологии, касающейся животных. У нас есть чтото похожее на это. Мужчины нашего рода живут в отдельных помещениях, вместе с детьми. Отношение нашего потомства к ним сродни отношению человеческих детей к животным. Иногда мужчин используют на охоте как гончих или борзых…

Я испытал нечто похожее на шок, подумав и не найдя ничего человеческого, гуманного в хруффах.

Может, и есть отдаленное сходство между племенами амазонок — взрослых женщин и юных девушек и немецкими собаками-пастухами: приди ко мне в кроватку, хорошенький щеночек, займись со мной любовью…

— Итак, есть ли у них чувства?

— Конечно, и они больше походят на наши, чем на чувства животных. Думаю, мы любим их, как вы, люди, любите домашних питомцев. Мы получаем удовольствие, когда спариваемся с ними.

Невозможно выбросить из головы глупую мужскую фантазию о женщинах и собаках. Она, конечно, не совсем здесь уместна, но аналогия все-таки есть.

— Они могут говорить?

— Нет. Они общаются не на вербальном, то есть словесном уровне, а на уровне собак. Как и ваши питомцы, наши мужчины различают интонации и их можно обучить нескольким простейшим словам. Сидеть, стоять, принести, в постель — какая хорошая собачка!

Хруфф продолжала:

— Я еще себе могу представить любить мужчину, но дружить с ним — нет.

Что касается меня, то я неоднократно слышал, как земные женщины говорили то же самое.

— Некоторые люди полагают, что дружат со своим домашним зверем.

— Воображение — опасная штука, оно может обмануть тебя, направить по ложному следу. Собаки реагируют на поведение хозяев, то есть люди подсказывают им, как себя вести. Коты же, наоборот, издают некоторые оригинальные звуки, своеобразно ведут себя, а их поведение неправильно истолковывается людьми. Кошачьим абсолютно безразлично, кто находится перед ними.

У подножия холма тем временем дела шли своим чередом — сцена любви достигла кульминации. Мужчина внезапно громко вздохнул от удовольствия, но парочка по-прежнему стояла на месте в прежнем положении. Это напомнило мне давно виденную порнографическую открытку. Затем, оторвавшись друг от друга, они упали на песок. Шрехт изменила полбжение тела, слегка переместившись в своем гнезде, и теперь смотрела мне прямо в глаза:

— Это более понятно, несмотря на половой акт между представителями одного пола, хотя сфера чувственности мужчины мне абсолютно незнакома. У меня тоже есть друзья, которых я люблю и не прочь порезвиться с ними на солнышке.

Время от времени мне приходилось наблюдать картину: два громадных серых хруффа прогуливаются рядом в напряженной тишине. Они не берут с собой мужчин в дальний космос, и вполне возможно, что не пользуются ими для секса на отдыхе.

Слишком много чести даже для хорошей собаки…

Шрехт прошептала:

— Думаю, дружба может превзойти любую привязанность и перечеркнуть ее.

Я отпил большой глоток, ощущая приятное тепло, разлившееся по телу, и не смог удержаться от смеха:

— Ты же не предлагаешь мне себя, Шрехт, а?

И с облегчением услышал ответный, несколько изумленный смех подруги:

— Не думаю, что смогу принять соответствующую твоим требованиям и земным стандартам позу. Кроме того, я раздавлю тебя. — Мы сидели еще долго, молчали, смотря на яркие, сверкающие звезды, усеявшие небо, принадлежащее расе господ.

На следующий день мы вернулись в Нью-Йорк и опять попали на кладбище. Я стоял в окружении мужчин и женщин. Никто не произносил ни звука.

Жаркое, палящее солнце заставило меня как следует помучиться: капли пота текли по шее, лицу, оставляя противные, липкие следы. Они называют это Церемонией Государя, делая вид, что мы оказываем им большую честь, но я считал иначе. Честное слово, я был польщен, когда Шрехт попросила меня в память о нашей совместно проведенной на берегу ночи присутствовать на ней. Старый Этиус Николаев, государь всех легионов спагов, седовласый, морщинистый, но все еще широкоплечий и крепкий, произнес небольшую речь:

— … мы чтим этих мертвых храбрецов, наши боевые товарищи пришли… — А мы молча, чего-то ожидая, стояли плечом к плечу. Среди нас находился глубокий старик. Во время Вторжения он был в составе командования сил, защищавших Землю от захватчиков.