Уильям Бартон - Бунт обреченных

Мы расстелили одеяло на земле недалеко от едва различимых человеческих следов — кто-то в одиночестве бродил по пляжу. Маленькие отпечатки, должно быть, малыша или девочки-подростка заканчивались небольшим углублением здесь странник играл с пустыми раковинами, пытаясь составить из них слово, но они разлетелись. Мне удалось различить лишь буквы «с» и «н». Скорее всего, имя.

Я уселся и наблюдал, как раздевается Алике. Она стояла вполоборота к морю, но глаза ее были направлены на меня, как и мои на нее. Вытянув руки над головой, моя подруга сладко потянулась, затем медленно провела по волосам, улыбаясь, но нервничая.

Сбросив сандалии, женщина ступила на теплый песок и принялась водить цо нему ногой из стороны в сторону. Затем отвела глаза, медленно подняла руки, начала расстегивать пуговицы на блузке. Слегка поведя плечами, она сбросила ее на одеяло рядом со мной.

После блузки пришла очередь хорошенькой летней юбки. Она упала к ногам, и прекрасная дама перешагнула через нее. Щеки Алике чуть окрасились румянцем, глаза бродили по окрестностям, уже больше не глядя в мою сторону.

Я смотрел на грудь женщины, спрятанную под довольно простеньким, поношенным, белым бюстгалтсром, на низ живота, где белели трусики, через тонкую ткань которых явственно выглядывал пушок.

Она проговорила:

— Слушай, я помню, раньше ты не смотрел, как я раздеваюсь. — Заведя руки за спину, Алике расстегнула лифчик, легким движением плеч сбросила его, и грудь, колыхаясь, упала на грудную клетку.

Я кивнул:

— Да, потому что боялся смотреть, боялся, что ты остановишься, если увидишь, что я наблюдаю за тобой.

Женщина рассмеялась, расчесывая пальцами волосы:

— А я все время думаю, почему? Ведь делала я это только для тебя. Сунув большие пальцы под трусики, она спустила их вниз и швырнула на кучу одежды.

Алике прекрасно смотрелась обнаженной. Она сразу стала какой-то другой. Все мои наложницы отличались хрупкостью форм и изяществом линий.

Она же выглядела слегка толстоватой в талии, живот отчетливо выделялся, линия бедер была довольно изящна, но худыми их нельзя было назвать.

Я встал на колени и стал расстегивать рубашку, глядя на Алике, пытаясь сосредоточиться на лице, но не мог удержаться и время от времени поглядывал на тело.

Думаю, молодые ребята в таких случаях чувствуют себя так, как будто просят девушек сделать что-то из ряда вон выходящее. Или же считают, что обманывают их. Сам знаешь, что если ты притворяешься, что не обращаешь внимания, то твоя подруга не поймет, в чем дело, до тех пор, пока не станет слишком поздно.

Алике вновь рассмеялась:

— Пока ты тешил себя надеждой, что твоя подруга не понимает, в какие игры мы играем, я мечтала и ждала, желая, чтобы твое лицо оказалось здесь, она указала на пушистый треугольник. — За полгода до нашего первого интимного контакта я приходила домой и мастурбировала по ночам, представляя, как это должно происходить, какие чувства я должна испытывать.

Я встал, сбросил туфли и, расстегнув брюки, снял их.

— Почему же ты не спросила?

Женщина смотрела на меня, разглядывала мое тело, не обращая ровно никакого внимания на лицо:

— Потому что девушки не спрашивают.

В этой простой фразе заключалась вся странность и терпимость человеческой натуры. За тысячелетнюю историю она должна была как-то измениться, но этого не случилось.

Алике продолжала:

— Я никогда прежде не имела возможности или желания как следует разглядеть тебя. — В ее глазах мелькнуло что-то похожее на боль. — Ты очень хорошо сохранился — у тебя тело юноши.

Я дотронулся до ее щеки.

— Это не юность, а лишь глянец, наведенный для машин.

Она внимательно, испытующе, взглянула на меня, затем мы, не сговариваясь, повернулись и, держась за руки, направились к морю.

Вода оказалась на удивление теплой, даже горячей, под ногами мягко чавкали грязь и ил. Навезенный много лет назад песок смыло в море, и берег предстал в своем первобытном виде. На дне не было мусора, создаваемого человеческой цивилизацией. Ни старых консервных банок, ни бутылок, лишь обломки деревьев и разбитые ракушки, блестевшие на солнце, острые, словно стекло.

Мы шли до тех пор, пока вода не достигла плеч Алике, а мне до середины груди. Веселая волна мягко окатила нас и с нежным осторожньгм шепотом разбилась о берег. Повернувшись лицом друг к другу, мы стояли молча. За спиной женщины простирался чистый горизонт, и мне казалось, что я вижу край мироздания.

Когда-то давно он не был чистым. На нем постоянно маячили паруса, причем всегда белые. Интересно, как бы я чувствовал себя, если бы увидел в тот момент саанаэ на лодках? Наверно, лучше, чем сейчас, когда мы находились в затерянном краю пустынного мира.

Алике стояла очень близко от меня, океанская вода вздымала ее грудь, и соски мягко касались моей груди. Протянув руку и держась за мое бедро, она легла на воду, используя меня как неподвижную платформу. Мое тело выступало из воды сантиметров на двадцать.

Я совсем забыл, что для женщины — моя подруга была слишком высокая.

Алике проговорила:

— Я мечтала прийти сюда с тобой, особенно после твоего отъезда. — Она долго смотрела на меня, свободной рукой загребая воду у моей груди. — Ты помнишь, как в детстве ходил на пляж?

Я кивнул головой.

— Как жаль, что тем пляжем было другое место, а не это. Но мир рухнул, когда мы были детьми.

— У нас было озеро, а сейчас мы здесь. — Обняв Алике за плечи, я притянул ее к себе, желая испытать блаженство от близости давней подруги, и почувствовал, как ее рука, опустившись ниже, ласкала низ моего живота.

Позже мы развели на берегу костер и из колбасок с жареным картофелем приготовили незамысловатый ужин. Закат разжег огонь в небе, кровавые отблески заходящего солнца бушевали над океаном.

Красно-оранжевые облака обрамляли светило до тех пор, пока оно не исчезло за лесом.

Мы ужинали обнаженными, сидя скрестив ноги на одеяле и глядя друг на друга. В глазах Алике появилась непередаваемая нежность, мягкость, которой прежде я не наблюдал. Я бы назвал это приятельской любовью, дружеской привязанностью или влюбленной доверчивостью.

Признаюсь, в моей груди теснились самые противоречивые чувства. У меня появилось странное ощущение, будто разрушились старые стены. Я ведь любил ее больше всего на свете. Тогда никто и ничто не значили для меня больше, чем она. Ну и что из того, что наступил конец света — Алике и я нашли друг друга…

Помню, как в пятнадцать лет эти мысли тоже приходили мне в голову. Тогда я стоял на коленях перед раздвинутыми ногами Алике, смотрел на нее, лежавшую на одеяле в коричнево-зеленой траве. Лето было в полном разгаре, Чепел Хилл был пустынен…