Виктор Ночкин - Русский космос

Изножие состояло из пенобетонных блоков размером с большой транспортный челн, далеко вверху кр у гом шел балкон, потом вновь бетонный скос; над ним протянулись стальные конструкции, трудноразличимые на таком расстоянии, напоминающие паутину, что облегла крышу здания. А у основания темнели проходы в Храм Мира, пока еще закрытые – там стояли деревянные перегородки и одетые в черное, с высокими черными шапками на головах служители Храма. Толпа паломников исполинским хороводом брела вокруг Башни, замкнув кольцо, в ожидании полдневной молитвы, когда допустят в зал.

Тимур понял вдруг, что рубаха расстегнута и не заправлена, развевается на горячем ветру. Когда он ее из-под ремня вытащил, сам не заметил. Впрочем, он тут же забыл про это. Святому ходу, до того разделенному на несколько групп, распевающих каждая свою песню-молитву, удалось слиться. Две группы запели в унисон, и когда больше голосов присоединилось друг к другу, они заглушили соседние, те также вплелись в хор – вскоре весь круговорот, к которому из пустоши добавлялись новые людские струйки, пел одну молитву… нет, то молилась сама Земля, все живущие в разных местах миряне и воцерковленные – Глас Сфиры возносился в космос, вместе с потоками частиц пронизывал пространство, лучился вместе со светом солнца, бился звездным прибоем в брега иных миров, затоплял Вселенную.

Поток нарушился, когда служители сдвинули перегородки; люди стали поворачивать. Никто не шумел, не толкался, не было такого, чтобы человек упал и его затоптали, – движение огромной массы народа сохраняло равномерную неспешность, величественную, торжественную самоуглубленность. Зал занимал всю внутреннюю часть Изножия, в сравнении с ним даже Триждыстроенный храм выглядел как палатка рядом с церковью. Ввысь уходили слегка наклонные стены, точно в центре потолка было круглое отверстие, от которого некогда вздымался гибкий столб. Под ним – тридцатиметровый амвон, на коем виднелись остатки эскалаторов, что должны были доставлять людей к орбитальным подъемникам.

Вдоль стен Храма Мира тянулся широкий бетонный канал, полный чистейшей прохладной воды – она бурлила, вливаясь из труб и уходя сквозь другие трубы. Люди опускались на колени, троекратно омывали руки до локтей, полоскали рты, втягивали воду ноздрями, фыркая и кашляя, мыли лица, увлажняли волосы, опускали в поток босые ступни, затем отходили.

Постепенно толпа заняла почти все пространство вокруг амвона. Тимур, совершив омовение, пробрался ближе к центру и задрал голову, разглядывая гигантские фрески, эпические картины славного прошлого. Переводя взгляд с одной на другую, он про себя шептал когда-то заученные слова – не молитвы, но строки учебника экзегетики, по коему в школе постигал историю верославия. И вот Михей Столбник порешил строить великую Башню, Изножие Каабы Небесной, каковую велел ему создать Всевечный. И в деле этом более прочих отличился первейший соратник Михея – Нимрод-страж. Но варвары трех культов, что остались еще на окраинах сфиры, окружили Башню, дабы разрушить ее. Страшное оружие взяли они, и отринула Кааба Небесная свое Изножие, рассоединились они навек. Тогда Всевечный через ангела Метатрола-Джаджила проклял варваров и лишил возможности размножаться, наполнив скверной чресла их, а Михей в руки строителей Башни вложил оружие, коим и сражались братья с варварами. Но еще до того как были изгнаны те со сфиры, Михей с тремя женами своими схоронился в пещере под горой Каб. И там ночью к нему явился ангел Метатрол-Джаджил, ведший под уздцы своего скакуна крылатого с человеческим ликом, блистающим во тьме. И вопросил Михей: зачем же повелел Всевечный нам Башню строить, ежели пришли язычники и разрушили ее? И услыхал в ответ: дабы у строителей смешались языки, и все они заговорили едино, и воцарилась солидария. Не достроив еще Изножия, воссоединились вы в солидарии, и языки смешались ваши, став всеединым, и сами вы стали всечеловечеством. Взял он Михея Столбника на скакуна и показал ему град божий Москву и всю сфиру Земля, и все сфиры небесные, и центральную сфиру, огнем горящую, – его, Метатрола, вотчину. И видел Михей на сфире Солнца блаженство праведных, а во тьме внешней межсфирии наблюдал муки грешных, ибо там за облаком Оорта было царство Дадала Проклятого. И открылись Михею страницы Библы, не солгало сердце ему в том, что видел. А когда вернулся в пещеру под горой Каб, услышал глас Всевечного, сказавший:

Пиши! Во имя Господа твоего, что сотворил человека из сгустка.

Читай! Ведь Господь твой щедрейший, который научил тростинкой для письма.

Научи! Человека тому, чего тот не знал.

После того три дня и три ночи Михей писал, и написал Библу под диктовку Всевечного, а когда вышел, сжимая ее, из пещеры в горе Каб, то был уже стариком, ибо так сказалась на нем мощь всевечных слов: стал Кадмоном он, а после – Вознесенным Старцем, ибо в небо поднял его Метатрол и поселил на Каабе, отринувшей Изножье…

Последние слова Тимур прошептал, опустив руки. Затем вместе со всеми поднял их на высоту лица, обратив ладонями наружу, после прижал к груди. Храм огласился слитным хором голосов: «Всевечный един и неделим!» – все как один поклонились так, чтобы ладони коснулись колен, и повторили: «Един, неделим! Не родил, не рожден!» – опустились на колени, легли ниц, опять на колени встали, повернув головы друг к другу, сказали: «Мир тебе и милосердие Всевечного!» – и уставились на вершину амвона.

Зазвучала музыка. Она полилась со всех сторон, сотрясая не только своды Храма, но все сфиры небесные, прекрасная, мощная, одновременно ласковая, нежная к детям своим – и грозная, суровая к неверным безбожникам.

На амвоне появился Апостол, один из тех, кто вместе с Кадмоном обитал в Каабе Небесной и спускался на Землю, дабы беседовать с верославными в Храме Мира, – горний легат на сфире. Тимур видел лишь крошечную фигурку, но голос Апостола загремел, раскатился по Храму, ударяясь в стены сокрушительными валами, откатываясь и ударяясь вновь, затопляя людей, накрывая их бушующим потоком. И все же звучал он разборчиво, каждое слово, каждая интонация – а интонациями, нюансами, тонкими смыслами проповедь была полна, будто картина гениального художника, использующего мельчайшие оттенки всяких красок, – все было ясно как светлый божий день:

– Сообщил Михей Столбник: не была Вселенная создана Всевечным, но излилась из него как некое излучение; скажу больше – как звучание, как первичный звук, как основной цвет, как начальный смысл, как мельчайшая планковская доля пространства и первое поползновение времени изошла из Него она. Три первичных эманации Бога, тождественные Богу, три мира, три ипостаси: Всевышнего Отца, Всевышнего Духа и Всевышнего Сына, что после разделились каждый на три другие эманации, то есть на девять небесных ярусов и девять сфирот и девять заповедей, правящих каждый в своем ярусе: восемь планет и Солнце, что является верховным архангелом Джаджилом-Метатролом. Однако, увидев, что Вселенная залита сиянием, но нету теней в ней, Всевечный эманировал также десятую сфиру, архангела Дадала, который отказался почитать Библу, после чего Всевечный проклял его и низверг на третью Сфиру. Ударился Дадал о нее и рассыпался, но не исчез, стал присутствовать во всех девяти сфирах как их тень, как замутняющее их зло – и тогда вселенная перестала быть тождественна Богу!