Марта Уэллс - Стихия огня (Иль-Рьен - 1)

Фалаиса прислала ей пару ботинок. Доставившая их женщина сказала, что обувь сшили для маскарада на мальчишку-пажа и случайно уложили в чемодан, поспешно собранный дамами перед бегством из Королевского бастиона, однако королева решила, что Каде они «подойдут наилучшим образом». То есть Фалаиса хотела сказать, что они достаточно велики, решила Каде. У Фалаисы и ее дам были изящные ножки, а не уродливые ступни с выступающим большим пальцем, более всего приспособленные для хождения по ветвям деревьев. Впрочем, мягкие ботинки из тисненой кожи с золотыми застежками очень понравились ей.

Каде задумчиво потерла шишку на голове. Она все еще не знала, что именно сразило ее на лестнице в Королевский бастион. Деревяшка или камешек такого размера могли разве что испугать ее, но не бросить без сознания на перила лестницы. Нет, это было холодное железо, к которому фейри не смеют прикоснуться.

А потом Томас Бонифас нес ее вверх по лестнице.

Это пробудило воспоминания… детские ощущения. Ей было шесть или семь лет, она играла на пыльных теплых камнях двора вместе с детьми слуг и вдруг оказалась посреди стройного леса из конских ног, заканчивающихся острыми копытами… Вокруг нее, приплясывая, фыркали кони. На какое-то мгновение случившееся казалось ей просто чудесным. Но как только явился страх, сильная рука обхватила ее за грудь и унесла из опасности… послышался голос: «И что же ты здесь делаешь?» Он оставил ее где-то у края двора подальше от беды, — и Каде навсегда запомнила низкий голос и запах мужского тела, перемешанный с мускусом конского пота.

Ее отец каким-то образом узнал об этом. Неизвестно как, но он узнавал обо всем. Отец обозвал ее шлюхой. Когда она рассказала обо всем Галену, тот с час, наверное, хлопал створками в своем кабинете и что-то бормотал себе под нос. Однако он все-таки был не совсем от мира сего, чтобы понять, что тревожит ее, и объяснить. Только две недели спустя судомойка поведала ей, что такое шлюха, и Каде рассудила, что просто не в состоянии принадлежать к их числу. Шлюха, вспомнила она, наливаясь уже застоялым гневом. В таком-то возрасте… и соблазнительная, как неуклюжий щенок… Удивительно, что я не свихнулась, как красильщица… [Работавшие с ядовитыми красками красильщики нередко сходили с ума] Удивительным скорее было то, что она не выросла столь же беспомощной в житейском море, как Роланд.

— Простите меня, моя госпожа!

Посмотрев вверх, она увидела нервную благородную темноволосую даму, нерешительно глядевшую на нее с лестницы. Каде решила, что перед ней одна из прислужниц Фалаисы, но это была не та женщина, что приходила прежде. Посланница с достоинством произнесла:

— Миледи, госпожа моя Равенна желает говорить с вами в своих покоях.

— О! — воскликнула Каде. Она собрала карты и встала.

Женщина провела ее по освещенной лестнице на третий этаж. Равенна и Фалаиса заняли общую анфиладу комнат. В прихожей группа гвардейцев и двое цистериан были увлечены негромким и взволнованным разговором, который Каде не могла не счесть интересным, однако благородная дама отворила перед ней внутреннюю дверь в покои Равенны и, сделав реверанс, торопливо направилась прочь.

Равенна сидела возле закрытого ставнями окна, подперев голову рукой, неподалеку стояло несколько распахнутых сундуков, украшенные богатым шитьем платья и коврики стопками лежали на полу и в креслах. Каде подавила приступ тревоги, внезапно кольнувшей ее грудь: она более не дитя.

— Я хочу знать твои намерения. — Равенна наконец соизволила повернуться к ней. — И почему ты все еще находишься здесь?

Оглядев себя, Каде вновь заметила свои ноги и сказала:

— А почему мне нельзя находиться здесь?

— «Почему мне нельзя», — усмехнулась Равенна. — Твое остроумие удивляет меня. Еще бы, все, что я создавала потом и кровью, на что потратила годы жизни, рушится мне на голову… Я слышала, ты собираешься покинуть нас? Или выжидаешь чего-то?

— Если ты уже все знаешь, зачем тогда спрашивать? — Голос Каде был спокоен, и она преднамеренно заглянула Равенне в глаза. «Отлично. Я сумела это сказать».

— Уточняю. — На этот раз отвернулась Равенна. — Я предполагаю, что, если у тебя есть какие-то планы, ты могла бы поведать их мне.

Каде вздохнула, а потом поняла, что острые глаза старой королевы вновь впились в нее… Кожу ее продрало морозцем, хотя в палате было тепло. Равенна явно рассчитывала на вспыльчивый характер девушки.

— Ну, — медленно проговорила Равенна. — Ты снова добиваешься трона?

— Нет! Я уже сказала, власть мне не нужна. — «Мне следовало помнить, что прошлое будет преследовать меня». — Почему ты не можешь раз и навсегда исключить меня из вашей идиотской борьбы за власть? — Ей о троне говорить было просто: Равенна и не предполагала, насколько мало манил ее престол.

— Нет, я не могу этого сделать. Я стара и испугана. А когда я пугаюсь, то впадаю в ярость, и твой брат никогда не умеет вовремя остановиться в своей назойливости. Или скорее позволяет Дензилю убаюкивать себя россказнями о том, что все это игра и мать простит ему что угодно, лишь бы он только оставался на троне. Но в отношении последнего у меня появились сомнения.

— Пусть эти сомнения не коснутся меня, я ничего не буду делать. — Каде увидела жесткие глаза Равенны, циничные и сомневающиеся, и бойко произнесла: — Я говорю вполне серьезно. Королевой трудно быть даже в Фейре, а здесь… тем более.

— Мне бы хотелось, чтобы об этом узнал Роланд. Я пыталась научить его быть правителем, но он не понимает меня. Наш народ — не рабы-сервы, как бишранские крестьяне. Они будут бунтовать в городах и деревнях из-за какого-нибудь акциза на вино. А равновесие сил, которое приходится поддерживать между знатными домами в одном этом городе?.. — Постучав пальцем по подлокотнику, она качнула головой. — Я толкаю Роланда, чтобы испытать его, научить напрягать мышцы, а он только отшатывается… И позволяет Дензилю уводить себя от меня.

Каде с любопытством поглядела на нее. Равенна, вся в мягком свете свечей, казалась составленной из сверкающих лезвий: острый профиль, граненые камни глаз. Она подумала, догадывается ли ее брат о том, что матери однажды не станет и некому будет отгораживать его от битв, вечно разыгрывающихся во дворце.

— Если не Роланд и не я, тогда кто же?

Равенна, казалось, не услышала вопроса:

— Я все тщательно спланировала. Я позволила министерству набраться силы. Знать, — в слово это королева вложила нотку пренебрежения, — жалась друг к другу в салонах по всему городу и то скулила, то возмущалась, но не сумела остановить меня. Я снесла стены их личных крепостей, отобрала у них личное войско, и если цвет дворянства посмеет возмутиться против Роланда, то бунтовщикам придется туго. Кроме того, Авилер имеет представление о том, как должно функционировать государство; он вполне способен помешать Роланду выказать себя отпетым дураком. Я поссорилась с Авилером, хотя отец его был одним из моих ближайших друзей, потому что Роланд никогда не стал бы слушать министра, выкажи я тому хоть однажды свою милость. Конечно, Роланд ни разу не послушал его. А сейчас мы даже не представляем, где находится Авилер и жив ли он. — Она отвернулась, но договорила в напряжении: — Если ты не возьмешься, больше некому.