Елена Логунова - Семь секунд до конца света

Он уже жалел, что растянул эту мучительную пытку. Если бы Пит знал, как это сделать, он снова сжал бы свое растянутое время, и через семь секунд принял вы мгновенную смерть – вместе со всеми прочими обитателями планеты. Он даже сдернул с головы шапочку и просидел, зажмурившись в ожидании близкой катастрофы, несколько минут, но ничего не случилось.

Пит упал духом. Он ничем не мог помочь обреченному миру, не мог помочь и самому себе. Хуже того, вместо быстрой и легкой гибели в большой компании он организовал себе одинокое многодневное мучительное умирание от жары и жажды.

На что, интересно, рассчитывал Сэм, награждая его этой своей машинкой? Неужели лопоухий гений угадывал какой-то выход, шанс на спасение – пусть не для всей Земли, а только для Питера Корвуда? Теперь уже Пит не благодарил Сэма, а проклинал его – мысленно, потому что распухший шершавый язык ворочаться отказывался. Мысли его тоже текли все медленнее, быстро испаряясь под солнцем, вошедшим в зенит на восемь долгих дней.

Даже эмоций у него почти не осталось. Странно, но Питу не было жалко ни обреченную планету, ни людей, ведь все когда-нибудь кончается! Что ж, надо признать, что эксперимент не удался, и свернуть его, разве не так?

Болезненно сощурившись, Пит с отвращением оглядел однообразный пустынный пейзаж и прикрыл глаза. В пятнистой темноте под веками расцвело видение: кремово-желтые и алые цветы в волнах изумрудной, малахитовой, нефритовой зелени, какие-то обнаженные люди с безмятежно-счастливыми лицами, синий мерлинский дракон, коварно и обаятельно улыбающийся всей своей обильно зубастой пастью, и еще кто-то в белом, такой важный и величественный, что не хватает смелости поднять на него глаза.

Сэм покачал головой и усмехнулся запекшимися губами. Да, первоначально все шли в одном комплекте: райский сад, Господь Бог, Адам с Евой и Змей-искуситель. Но что-то там, видимо, было лишнее, из другого набора. Что именно? Дело вкуса.

Земляне решительно вычеркнули из списка райские кущи, последовательно и целеустремленно истребив большую часть своей флоры и фауны.

Его розовое Высочество, вислоносый долгожитель принц Фаф Мерлинский – пардон, Элизиумский! – рассудил по-своему и категорически отказал в праве на существование Змею.

А Тревор не взял в свой рукотворный Парадиз Адама и Еву, с грохотом адского взрыва захлопнув райские врата перед всем земным человечеством…

Пит лениво посчитал на пальцах, вяло кивнул и с иронией пробормотал:

– Осталось еще попробовать обойтись без Бога. А, Джонни?

Но Джонни не отозвался: его ничто не беспокоило. Пит тоже перестал тревожиться и вообще думать.

То, что он совершил на исходе этого самого длинного в своей жизни дня, Пит сделал почти бессознательно.

Когда безжалостное светило без малого выплавило из его гудящей головы все соображения, в ней осталась только зияющая пустота, проассоциировавшаяся в угасающем сознании с черной дырой – благословенным темным провалом.

Джонни, уже исчезая, снова мысленно сказал Пит, ничего конкретного не имея в виду.

Но Джонни услышал и открылся.

В двенадцать ноль-ноль по местному времени в самом сердце пустыни Сахара взорвалась бомба, уничтожившая Землю.

Из тринадцати с лишним миллиардов людей, составлявших на тот момент население планеты, уцелел только один человек. Питер Корвуд, который заперся в своем кейсе за семь секунд до конца света.

Он понял, что продолжает звать: Джонни, Джонни!

И зов его не оставался без отклика. Питу отвечали, радуясь его приходу, узнавая и приветствуя.

Я жив, подумал Пит.

Нет, он подумал по-другому: я есть!

Это было более подходящее слово для обозначения его состояния: Пит не знал, как он выглядит, есть ли у него руки-ноги и печенки-селезенки, но он ясно сознавал, что он существует. Где? Странно, но он не задумывался об этом: где-то.

Это «где-то» не было местом или временем, вообще ничем отчетливым и определенным. Просто «где-то», куда вошел Пит. Вошел, явился, возник.

Здесь ему были рады. Нет, опять не так: его долго терпеливо ждали и дождались.

Так и нужно, уверенно подумал Пит. Все правильно, так и должно быть. Он знал, что с ним случилось. Теперь он знал всё.

Чудо все-таки произошло: семь секунд, вперед захваченных машинкой Сэма, которая превратила их в семь долгих дней, уберегли Пита от мгновенной гибели в большой компании со всем земным человечеством. Более того, эти же семь секунд-дней спасли Пита от безрадостной участи тех бедняг, которые когда-то спрятались в кейсах и утонули в пучине безвременья. Он ушел с обреченной Земли в иной мир и остался цел и невредим.

Более чем цел!

Джонни. Мы сложились, как две половинки, с признательностью подумал Пит.

Джонни тоже был – но кем или чем? Пит не знал нужных слов, да он и не искал их. Он просто безошибочно чувствовал, что привнесенный им в это «где-то» разум гармонично дополнил собой нечто еще аморфное, но полное неиссякаемой энергии и готовое радостно подчиняться его активной воле, претворяясь из «ничто» в «нечто». Когда Пит слился с Джонни, его дерзкое созидательное «хочу» соединилось с беспредельным нечеловеческим «могу».

Питер Корвуд больше не был подвержен слабостям и сомнениям, не был смертен и ограничен в возможностях. Полновластный и всемогущий, владыка и повелитель, Он больше не был всего лишь человеческим существом, не был уже Питом, но, навсегда переставая быть homo , он – более чем когда-либо sapiens! – по привычке облек мысли в слова людей.

Семь дней творенья , вспомнил Он.

И еще:

Совсем не обязательно родиться богом . При этом где-то на периферии его сознания одно за другим промелькнули воспоминания детства: книжка старых, как мир, греческих мифов и забавная деревянная игрушка, округлая и полая внутри яркая куколка, распадающаяся на две половинки, чтобы открыть прячущуюся внутри другую – такую же или даже более прекрасную…

И наконец он вспомнил и сказал главное:

– Да будет Свет!

И стал Свет.

Ослепительная вспышка в левом верхнем углу смыла с экрана половину звезд. Потом приятная глазу тьма вернулась, и нормальная картина звездного неба восстановилась – за одним небольшим, но весьма существенным исключением.

– Что это было? – моргнув, удивленно спросил старший пилот.

– Земля, – безмятежно отозвался Тревор. – Была Земля – и нет Земли.

– Мир ее праху, – пробормотал Берт.

Тревор поднял бровь и с кривой усмешкой взглянул на подчиненного. Он не предполагал, что Берт в принципе способен к проявлению эрудиции и иронии.

Вытянутая физиономия помощника сделалась еще тоскливее, чем обычно. Он не острил, он печалился.