Филип Фармер - Темные замыслы

Джил на цыпочках направилась к себе, стараясь двигаться бесшумно, чтобы не привлечь внимания соседей. Она вошла в хижину, размышляя о происшедшем. Торн знал английский, французский, немецкий и эсперанто. В своих странствиях по Реке он мог изучить множество других наречий.

Почему же они не говорили на одном из родных языков или эсперанто? Значит, оба знали еще какой-то, который здесь никто не мог понять?

Об этом надо рассказать Пискатору. У него, наверное, найдется разумное объяснение.

Однако события обернулись таким образом, что она не сумела поговорить с ним до подъема «Парсефаля», а потом совершенно забыла о происшествии.

Реминисценции в ре-минор.

26 января 20 года эры п.в. От Питера Джарвиса Фригейта, борт «Раззл-Даззл», южный умеренный пояс, Мир Реки. Роберту Ф.Роригу, Низовья Реки (предположительно)

Дорогой Боб!

За тринадцать лет, проведенных на этом судне, мне довелось отправить тебе двадцать одно послание. Письмо из Пизаны. Телеграмму из Телема. Записку из Сапоскана. Рукопись из Рура. Сетования из Сет-на-Н'ока. Аллегории из аль-Гората. Стенания из Стикса. Исповедь из Испеда.

Все это был чистой воды треп, достойный, в лучшем случае, студента-второкурсника. Три года назад я выбросил в воду очередную «радиограмму из Раджастана», описав в ней все значительные события, что произошли после моей смерти на Земле, в Сент-Луисе. Вряд ли ты ее получишь, но вдруг нам улыбнется счастье?

Сегодня, в яркий солнечный день, я сижу на верхней палубе шхуны и строчу на бамбуковой бумаге пером из рыбьей кости письмо. Окончив, я скручу страницы, оберну их рыбьим пузырем и запихаю в бамбуковый пенал. Суну в отверстие заглушку, вознесу молитву неведомым богам и швырну свое творение в воду — авось донесет куда-нибудь по речной почте.

У руля стоит капитан — Мартин Фарингтон, он же — Фриско Кид. Его темно-каштановые волосы блестят на солнце и развеваются по ветру. Выглядит он наполовину полинезийцем, наполовину — кельтом; в действительности, наш шкипер — американец англо-валлийского происхождения, родившийся в Окленде, штат Калифорния, в 1876 году. Сам о себе он помалкивает, но я о нем знаю все — даже то, кем он является на самом деле. Мне довелось так часто видеть его портреты, что не узнать это лицо я не мог. Я не смею назвать его настоящее имя — серьезнейшие причины заставляют его путешествовать инкогнито, под псевдонимом, составленным из имен двух его персонажей. Да, это он — знаменитый писатель. Возможно, ты поймешь, о ком идет речь, хотя я сильно в этом сомневаюсь. Когда-то ты признался, что читал лишь одно его произведение — «Рассказы рыбачьего патруля» — и нашел его отвратительным. Жаль; его лучшие сочинения признаны классическими.

Из первоначальной команды на судне остались лишь сам капитан, его первый помощник Том Райдер — Текс, араб по имени Нур, да двое-трое других. Остальные исчезли по самым разным причинам — смерть, психологическая несовместимость, разочарование и тому подобное. Текс и Кид — две земные знаменитости, встретившиеся мне в этом мире. Как-то у меня появился шанс увидеться с Георгом Симоном Омом (ты же слышал об «омах»), но встреча, увы, не состоялась. И вдруг, о чудо! Райдер и Фарингтон стояли во главе списка из двадцати персон, о свидании с которыми я мечтал. Список, конечно, выглядит довольно странно, но я всегда был несколько эксцентричен.

У Райдера, помощника капитана, тоже чужое имя. Но его лицо незабываемо, хотя и сказывается отсутствие на голове белого сомбреро емкостью этак галлонов десять. Он — знаменитейший герой фильмов моего детства; он — Тарзан, Джон Хартер из Барсума, Шерлок Холмс и Одиссей. Мне посчастливилось увидеть не менее сорока из двухсот картин, в которых он снимался. Эти ленты шли во второразрядных киношках Пеории — «Гранд», «Принцесса», «Колумбия», «Аполлон», бесследно исчезнувших задолго до моего пятидесятилетия. С его фильмами связаны золотые часы моего детства. Но сейчас я не могу вспомнить ни подробностей, ни содержания хотя бы одного из них; все они слились в один блестящий кадр с гигантской фигурой Райдера.

Мне было пятьдесят два года, когда я задумал написать несколько беллетризированных биографий. Ты знаешь, что я много лет собирался воссоздать историю нелегкой жизни сэра Ричарда Френсиса Бартона, прославленного и ославленного путешественника девятнадцатого века, писателя, переводчика, антрополога и авантюриста. Меня часто отвлекали от работы над «Неистовым рыцарем королевы» мои финансовые заботы, а когда я смог вплотную заняться книгой, в свет вышла великолепная биография Бартона, написанная Байроном Фаруэлом. Решив переждать, чтобы рынок сумел проглотить вторую книгу о нем, я работал еще несколько лет, но тут Фоун Броди опубликовал свое жизнеописание подвигов сего мужа.

Так десять лет откладывалось осуществление моего замысла. В конце концов, я решил написать биографию упоминавшегося выше любимого киногероя моего детства (хотя я ставлю Дугласа Фербенкса-старшего не ниже его). Я прочитал уйму статей о моем избраннике. Жизнь, которая в них описывалась, была наполнена приключениями покруче киношных. Мне хотелось встретиться с людьми, которые знали моего героя, но денег по-прежнему не хватало; я не мог полностью отдаться работе и поездить по стране, собирая материал о нем. Правда, какие-то сведения мне удалось найти; теперь я более ясно мог представить себе этого техасского бродягу, полицейского инспектора из Нью-Мехико, шерифа из Оклахомы, участника гражданской войны на Филиппинах, объездчика лошадей, наемника, сражавшегося в Южной Африке и в Мексике, исполнителя ролей в шоу Дикого Запада, восседающего на своем неизменном Рузвельте, самого высокооплачиваемого актера кино в те времена.

Доверять написанным о нем статьям не приходилось; они наполнены противоречиями, путаницу внесли даже в некролог. Множество воспоминаний о нем опубликовали кинокомпании «Фокс» и «Юниверсал», но там довлели личные симпатии и антипатии. Все это мало чего стоило.

Женщина, считавшаяся его первой женой, написала его биографию, не упомянув ни об их разводе, ни о его последующих женах, ни о двух дочерях еще от какой-то женщины. Она умолчала о его любви к выпивке, о незаконном сыне, ставшем ювелиром в Лондоне. К тому же, она лишь вообразила себя его первой женой, а на самом деле была не то второй, не то третьей — точно никто не знал.

Мой приятель Кориэлл Веролл (ты должен его помнить — цирковой акробат, жонглер, канатоходец, грандиозный выпивоха и поклонник Тарзана) написал мне о нем (примерно в 1964 году, я думаю):

«…Помню, впервые встретившись с ним, я решил, что увидел самого Бога… Позднее мы частенько бывали вместе; благоговение и трепет исчезли, но я его обожал, а для подростков он навсегда остался кумиром… Он тогда сильно выпивал. Трезвый — великолепен, но лишь выпьет, начинает драться и вести себя чертовски безобразно. (Впрочем, что же сказать о всех нас?..) Я храню в памяти дюжину историй о нем, но никогда ничего не опубликую. Когда мы с тобой встретимся в следующий раз, я готов тебе их поведать».