Дия Гарина - Тюремщик

Время замедлилось, будто в его Комнате. Стоящие рядом Бертран и Марк, казалось, застыли без движения, даже пятилетний сорванец угомонился и задумчиво присел на ступеньку.

– Привет, сестренка! – громкий, слишком реальный голос наследного консула Юлиана спугнул наваждение. – С кем это ты любезничаешь, пока муж на миссии?

– Здравствуй, Юлиан, – Дэм осторожно выпустил руку Елены и повернулся к бывшему лучшему другу. – Давно не виделись.

Они не виделись действительно очень давно и потому с жадностью разглядывали друг друга в повисшем вокруг неловком молчании. Даже на Елену Тюремщик не смотрел так пристально, связанный собственным словом и просто инстинктом самосохранения. Но уж разглядывать Юлиана ему не запрещает никто.

Дэмьен отметил, что будущий консул не обогнал его в росте, зато шириной плеч мог поспорить с профессиональными борцами. Сразу видно, на кровати под балдахином (дался Дэму этот балдахин! Прямо пунктик какой-то) Юлиан не валялся. Фамильные светлые волосы, прищуренные голубые глаза и небольшая аккуратная бородка, очевидно, для солидности. Но вот выражение лица, с которым сам Юлиан рассматривал вернувшегося из небытия друга, точно расшифровать почему-то не удавалось. Самое близкое – смесь недоверия и… опасения. Впрочем, вскоре на лице Юлиана расцвела радушная улыбка.

– Дэмьен! Сект побери, не ожидал тебя здесь встретить! Не думал, что ты большой поклонник оперы. Тем более современной.

На этом неловкая тишина закончилась. Марк, Бертран, Елена, Юлиан и даже Дэм разразились пустыми светскими фразами и вместе прошествовали в правительственный сектор театра. К удивлению присутствующих, маленький Дэмьен решительно вырвался из материнских рук и пошел рядом со своим взрослым тезкой. А после и вовсе потянул его за полы фрака, чтобы тихо сказать наклонившемуся Тюремщику:

– Я знаю, что ты на самом деле лысый. Но не скажу никому. Даже папе.

Проходя по коридорам и лестницам Первого театра, Дэмьен поражался буйству красок и фасонов, от которого совершенно отвык. И если мужская половина предпочитала в одежде сдержанные тона, то прекрасный пол своей пестротой, казалось, вот-вот вызовет приступ головокружения. Но больше всего Дэмьена раздражали взгляды, адресованные его персоне. Пристальные, оценивающие, расчетливые – мужские; и такие же пристальные, оценивающие, расчетливые, да к тому же любопытные, влекущие, томные – женские.

Безусловно, при его темном прошлом, светлом настоящем и блистательном будущем иначе и быть не могло. Он притягивал к себе внимание так же закономерно, как хвостатая комета, внезапно появившаяся на ночном небе. Явление великолепное, но потенциально опасное. И несколько настороженных взглядов, брошенных в сторону Главного Тюремщика, это подтверждали. Впрочем, Дэмьену не было никакого дела до чужих взглядов. Он был занят тем, что старательно отводил свой от шествующей чуть впереди стройной фигуры в алом. Старался не смотреть, но каждый раз терпел неудачу. В попытке переключиться Дэм сосредоточился на изменениях, которые произошли в театре с его последнего посещения.

Если прежде правительственной именовалась только ложа в середине третьего яруса, то сейчас весь центральный пятиярусный сектор оказался закрытой, хорошо охраняемой зоной. Сказывалась параноидальность нынешнего правителя. Уже на первых ступенях широкой мраморной лестницы навытяжку стояли два карабинера Тайной полиции. А на третьем ярусе сектора, где и ныне располагалась правительственная ложа, Дэмьен насчитал не менее десятка человек из личной охраны консула. Их форма еще в юности стала для него источником едва сдерживаемого веселья. Вот и сейчас Дэм с трудом удержался от улыбки при взгляде на лимонно-желтые френчи и малиновые галифе с синим кантом. Это могло бы оказаться действительно смешным, вот только подкладка у френчей была кевларовая, а на портупеях в деревянных кобурах дожидались возможности громко заявить о себе десятизарядные маузеры. Про висящие с другой стороны короткие тяжелые мечи и говорить нечего.

Проследовав в ложу и опустившись в кресло между дядей и Марком, Дэмьен уперся взглядом в тяжелый багровый занавес и устало потер виски. Заметив его движение, Марк наклонился и прошептал:

– У меня есть с собой. Будешь?

С трудом догадавшись, о чем речь, Дэм отрицательно покачал головой. Кузен пожал плечами и быстрым движением сунул за щеку шарик грассы. Дэмьен же лишь немного поерзал в тяжелом резном кресле и сосредоточился на свежеотпечатанной программке. Было похоже, что в театре дожидались только их прибытия. Едва Юлиан с Еленой и маленьким Дэмьеном заняли места в центре ложи, дали третий звонок, и под грянувшую литаврами увертюру занавес медленно поплыл вверх.

Опера называлась пафосно – «Освобождение». Она была призвана напомнить гражданам Города о самой величественной и трагической странице в истории человечества – изгнании сектов с Земли. И написана к приближающемуся стошестидесятипятилетию этого важнейшего события. Вначале Дэмьен пытался уследить за хитросплетениями сюжета, но вскоре запутался в огромном количестве героев Сопротивления, выходивших на сцену, казалось, лишь для того, чтобы красиво пропеть несколько строк и так же красиво погибнуть. Все это было так по-современному скучно и бездарно, что даже завывания узника показались Дэму куда более музыкальными, чем некоторые исполненные арии.

Дэмьен уже несколько раз посматривал на карманные часы, считая минуты до окончания первого акта, когда на сцене появилась девушка-сект. До этого момента секты лишь мелькали изломанными тенями на подсвеченных белых кулисах, изображая некое абстрактное зло. Но, видимо, драматурги решили не превращать пришельцев в зло абсолютное и вывели персонаж, сочувствующий делу земного Сопротивления. Костюм молодой актрисы (Дэмьен, несмотря на закрывающую лицо маску, понял, что она молода) очень достоверно передавал черты захватившего Землю вида. Четыре тонкие руки, до половины прикрытые тканью длинного серебристого одеяния, зеленовато-голубая плотная кожа, фасеточные глаза на пол-лица, безгубый рот. Но, не успев поразиться мастерству гримеров, Дэм был окончательно сражен мастерством певицы. Она пела… как сект. Наверняка постановщикам пришлось не одну неделю, а то и месяц просидеть в спецхране, разбирая чудом сохранившиеся записи с голосами пришельцев. Дэм слышал несколько подобных записей, но такой мелодичной не встречал. Ее нельзя было сравнить ни с одной известной земной музыкой. До дрожи чуждая эта песня напоминала и колыбельную, и детский плач, и свист ветра.

Голоса сектов были настолько высоки, что некоторые звуки оказывались за пределами человеческого восприятия и напоминали, скорее, писк. Как удавалось певице исполнять такую сложную партию, оставалось загадкой. Но она не пищала, а именно пела. Очень нежно и очень грустно, и от ее невозможного голоса на душе разливалось теплым молоком спокойствие и умиротворение. И тишина.