Дмитрий Дегтярев - Ничего cвятого

Именно в этот момент, Пабло ощутил внутреннюю готовность и решимость оставить, как Конгрегацию, так и Церковь. Нет, не саму веру – об этом речь идти не могла, а именно служение Церкви, как инквизитора и священника. Легко ли ему далось решение? Хотелось бы сказать, что очень тяжело – но на деле раздумье заняло меньше часа. Опять же – сердцу было все очевидно. Оно хотело быть с Анжелиной, хотело любить, хотело посвятить себя ее счастью, а Конгрегация являлась помехой. Однако, то самое решение оказалось началом конца. Анжелина сказав сначала «да» серьезным отношениям, спустя лишь всего неделю, изменила решение и попросту собрав вещи уехала из Толедо в Варшаву, к отцу. Та боль, которая охватило даже не сердце, а все существо, каждую клетку попросту не описать. Пабло был в полной растерянности. Может, он не разбирается в противоположном поле, все же, за жизнь, посвященной Церкви было слишком мало отношений, и ни одно из них нельзя назвать серьезным – так, увлечение, однако Анжелина говорила, что любит. А, итог? Сдаваться перед первым препятствием совсем не соответствовало духу Пабло. Он решил бороться. Полностью забросив дела Конгрегации, Пабло сосредоточился на задаче вернуть Анжелину, показать ей серьезность своих намерений, показать свою настоящую бескорыстную любовь. Казалось, успешно – спустя месяц сердце Анжелины растаяло, и она вернулась, пообещав быть с ним, строить отношения, бороться с трудностями. А, самое главное, Анжелина попросила доверять ей. Вообще, жизнь инквизитора не предполагает открытости, а тем более полной открытости с кем бы то ни было, даже с духовником. Тем не менее, Пабло решил довериться. Он ведь любит, хочет серьезных отношений, хочет будущего, а как можно строить дальнейшие планы без взаимного доверия. И снова Пабло ошибся. Стоило ему открыть свое сердце, как она сбежала. Второй раз. Теперь безвозвратно. Пабло бился, боролся, даже умолял – безрезультатно. Анжелина продолжала говорить, что любит, но вместе с тем, раз за разом отвергала, не удосужившись даже пояснить причину своего бегства. А затем, и вовсе исчезла. Просто растворилась, точно ее и не существовало. Почти полгода понадобилось Пабло, чтобы привести себя в порядок, и вернуться к обязанностям инквизитора. Для всех он отсутствовал по причине серьезной болезни, а о настоящем знали лишь члены Совета Конгрегации, и то не все, а имеющие десятый уровень доступа, да Святейший Отец.

И вот, спустя три года он видит ее снова. Видит, спускающейся по ступеням магистрата в обществе злейших врагов Церкви.

Глаза видели, а мозг отказывался воспринимать полученную информацию.

Сердце же…

Его вновь накрыло уже забытое ощущение дикой боли, сжимающей сердце в мучительных тисках.

Застонав, Пабло откинулся на спинку кресла, закрывая глаза.

Священная Католическая Империя.

Савойское герцогство.

Ницца.

19:34.

Елена Барранко гордилась своей семьей: муж, четверо детей, собственный дом на берегу Средиземного моря, престижная работа – все, о чем только мог мечтать обычный поданный Империи. Впрочем, гордилась Елена совсем не достатком и положением, хотя они надо признать, упрощали жизнь. Однако, Елена прекрасно понимала, что земные блага вещь, как приходящая, так и уходящая. Сегодня ты финансово независим, имеешь влиятельных друзей и с уверенностью смотришь в будущее, но уже завтра можешь быть выброшен на улицу, получить статус неприкасаемого и потерять всякий смысл к существованию. Кажется, столь мрачный сценарий из разряда фантастики? Нисколько. Что-то подобное произошло с семьей Де Луна в прошлом году, когда их сын был уличен в связях с сатанинским культом. Позже Инквизиция выяснила, что отец семейства знал о прегрешениях сына и пользуясь должностью в Совете города, покрывал отпрыска. Всего за неделю статус семьи Де Луна изменился с уважаемых членов города, до неприкасаемых. Нет, те, кто оказался непричастен к преступлениям, сохранили гражданство Империи, однако репутация оказалась напрочь испорчена. Теперь, хорошие рабочие места, ровно, как и сервисное обслуживание, как и жилищные агентства для них оказались недоступны, и мать с тремя детьми вынуждена была сначала ютиться на окраинах, а затем и вовсе покинуть пределы Империи. Потому, Елена конечно благодарила Пресвятую Матерь и Святую Екатерину, ее покровительницу за благословения, тем не менее особых надежд на внешнее благополучие не возлагала. Гордилась же Елена духовным состоянием семьи. С самого начала, они с мужем дали друг другу обет воспитывать детей во всей строгости католической веры, и с тех пор ни на шаг не отступали от своих обещаний. Крестили детей в детстве, как и полагалось; как только каждый ребенок начинал понимать слова, приглашали духовника, который раз в неделю занимался с новым воспитанником; молитва и чтение Библии, как совместное, так и отдельное, являлось в семье Барранко само собой разумеющимся; как и еженедельное посещение мессы, как и ежемесячная исповедь; кроме того, вечером воскресенья они все вместе собирались на заднем дворе дома, размышляя над литургическими чтениями, и делясь тем, что каждого затронуло на Святой мессе.

Вот и сегодня, вся семья в сборе. Она, муж Стефан, и четверо детей – от младшей трехлетней Анны, до старшего шестнадцатилетнего Анхеля, планирующего в эту осень поступать в семинарию. Все сидят за столом на заднем дворе дома, откуда открывался непревзойденный вид на залив. Обычный воскресный вечер. Обычный семейный ужин. Обычная приятная теплая погода.

Вот только, семеро вооруженных мужчин в черных одеяниях в закрывающих лицо масках и оружием в руках, стоящих за их спинами, никак не вписывались в обычную картину…

Священная Католическая Империя.

Королевство Испания.

Пригород Сан-Себастьяна.

22:48.

Антуану уже надоело разглядывать закованного в наручники преступника, сидящего на противоположном сиденье между двумя конвоирами в бронированном фургоне Конгрегации, но деваться все равно было некуда. Можно глядеть на заключенного. Можно на конвоиров. Можно в пол. Можно в потолок. И, все. Таким образом из всего списка О’Генри все же предпочтительней. Военный конвой в составе которого находился бронированный фургон черного цвета с большой эмблемой Конгрегации на боковых частях с обеих сторон, в виде собаки, несущей в пасти горящий факел; два военных грузовика, с различительной маркировкой ордена Тамплиеров и четыре внедорожника, принадлежащих королевской службе безопасности Испании, выдвинулся из Парижа по направлению к Толедо восемь часов назад, практически сразу после срочного брифинга с Крассом, и по расчетам должен достичь конечного пункта через пять, максимум шесть часов. Заключенный О’Нил – высокий широкоплечий мужчина с густой рыжей шевелюрой и не менее густой и такой же рыжей бородой с самого начала их знакомства в камере Бастилии, последующей погрузкой в фургон и продолжительным нахождением в бронированной коробке, поражал Антуана своим хладнокровием – ни единого признака хотя бы малейшего беспокойства. Неужели проклятый еретик так уверен в получении запрашиваемого помилования? Лично он бы, после ознакомления с досье заключенного, полученным перед самым выездом, посоветовал бы тому все же подготовиться к последней исповеди перед аутодафе. Конгрегации конечно нужна информация, особенно если речь идет о внутренней сети шпионов, но разве они не могут вытянуть информацию без порочащего честь Инквизиции соглашения? Конечно могут. Послужной же список еретика играл не в пользу последнего. Генри О’Нил уроженец Эдинбурга при рождении крещенный, как и каждый подданный Священной Католической Империи в католической церкви, впервые попал в поле зрения Инквизиции еще в подростковом возрасте. Молодой шотландец распространял еретические трактаты, находящиеся в индексе запрещенных книг. Учитывая четырнадцатилетний возраст, молодой Генри О’Нил отделался достаточно легко – ночь в камере и обстоятельный разговор с Инквизиторской коллегией по делам несовершеннолетних. На какое-то время впечатлений похоже хватило, поскольку в следующие шесть лет О’Нил не отмечался какими-либо преступными действиями. Напротив, закончив школу с хорошими отметками, шотландец поступил в университет Святого Андрея в Сент-Эндрюсе на факультет религиоведения, а в местном приходе, пройдя соответствующие курсы стал катехизатором. В общем, прекрасный пример доброго католика, вставшего на путь исправления. Идите, и делайте также, что называется. Правда, как это часто бывает, все хорошее когда-то заканчивается – в частности у Генри О’Нила на третьем курсе. На университетском диспуте молодой студент позволил себе высказать скептические суждения в отношении догмата о непогрешимости Римского Епископа, принятого Церковью на Толедском соборе в 1557 году, при Папе Павле IV, вскоре после окончательного разгрома реформаторского движения. Ректор университета Святого Андрея пригрозил наглому студенту отчислением, однако решил не передавать информацию в Канцелярию Конгрегации, за что впоследствии был не только смещен с должности, но и осужден на 15 лет тюремного заключения, как пособник еретической деятельности. Дальше – больше. Генри О’Нил организовывает тайный кружок среди студентов университета с целью самостоятельного изучения Писания и чтения запрещенных авторов. Кружок просуществовал год, затем переквалифицировавшись в секту, чьи члены отвергали необходимость папства, необходимость таинств (кроме крещения) и соответственно епископальную структуру, необходимость и роль Церкви в спасении человека, и много еще чего другого. В целом, идеи ни разу не новы – тот же Кальвин еще в пятьсот лет назад пришел к таким же выводам. Разница лишь в том, что Генри О’Нил пошел еще дальше, заявив о необходимости стереть все до одной различия между духовенством и мирянами, и устранить первичную точку поклонения. То есть, Генри отвергал необходимость храма, или какого-либо конкретного места для церкви – так как с приходом Христа отпала надобность и в «каменном склепе», выражаясь языком шотландца. Идея О’Нила заключалась в возврате христианства в золотой век апостольской церкви – тоже не новая идея – все раскольники мотивированы одной идеей: вернуть Церковь первых апостолов, вот только найти консенсус они так и не могут. Секту раскрыли за три дня до защиты диплома благодаря доносу одного из сторонников идей О’Нила – тот сам пришел с раскаянием в Канцелярию Святой Инквизиции, благодаря чему отделался исповедью, суровой епитимьей, подразумевающей паломничество в Святую Землю и солидным денежным штрафом в пользу Конгрегации. Генри О’Нил же сумел скрыться, толи по чьей-то наводке, толи просто повезло. В любом случае, даже создание секты и открытое выступление против Папы, еще не означает конца для человека. Всегда можно прийти с раскаянием, и в случае О’Нила при должном раскладе он вполне мог отделаться тюремным сроком вкупе с пожизненной рентой – не самый плохой расклад, по крайней мере не костер. Вот только за еретиком числится куда больший должок, чем ересь и сознательное введение душ в заблуждение. Спустя три года после бегства, Конгрегация сумела напасть на след О’Нила в Новой Гранаде, одной из испанских, хотя де-факто Папских колоний в Южной Америке. На поимку беглого преступника отправили двух инквизиторов второго и третьего ранга из Европы, плюс им помогал местный представитель Конгрегации. Как итог: три трупа. Таким образом, О’Нил сменил себе статус с распространителя ереси, на убийцу инквизиторов. Святая Инквизиция при должном подходе и искреннем покаянии могла простить многое, даже связь с темными силами, но чего Конгрегация ни разу не простила за свою историю, так это убийства своих представителей. Ни разу. Причем, смерть за подобное злодеяние предполагалась весьма ужасной. Даже костер по сравнению с ней казался райским местом отдыха. Антуану за свою карьеру приходилось лишь раз присутствовать на казни пойманного убийцы, и тогда тот умолял чтобы его отправили на костер. А, как иначе, когда тебя сначала 12 часов маринуют над раскаленными углями, после по колена помещают в емкость с кислотой, а затем то что осталось заливают жидким свинцом? Тут костер и правда станет несбыточной мечтой. Надо сказать, подобные меры себя оправдывают – инквизиторов убивают крайне редко – за последний год, к примеру, было зафиксировано лишь семь случаев на всю Империю с прилегающими территориями, в том числе и колониями. Генри же, за раз уложил троих, и теперь, не смотря на столь темный багаж, добровольно сдается в руки Инквизиции, рассчитывая на помилование, а на лице ни тени беспокойства.