Борис Омский - Хищник в России

Датч сделал шаг назад. Снимая напряжение, вызванное необходимостью выступить перед микрофоном, он с шумом втянул в легкие несколько тысяч кубиков горячего тропического воздуха. После короткого выступления он чувствовал себя почти таким же усталым, как после изнурительной операции в тылу противника.

Тхем кивнул командиру учебного подразделения, и тот отвел его на край плаца.

Из динамиков грянули звуки военного марша. Рота дрогнула и, печатая шаг, двинулась к крыльцу. Когда стройные шеренги прощального парада поравнялись с ним, все офицеры, включая Шефера, приняли стойку «смирно» и отдали честь.

Секунд через двадцать, рота скрылась, завернув за угол казармы. Музыка оборвалась. Офицеры учебного центра выстроились цепочкой, чтобы в последний раз пожать руку Шеферу и пожелать ему счастливого пути.

Последним подошел полковник Тхем. Он владел английским, поэтому, знаком освободив переводчика, дружески взял американца под локоть и на пару с ним спустился с крыльца.

– Вот и все. Остался небольшой прощальный обед. – Полковник остановился. – Надеюсь, дорогой майор, вы не забыли о своем обещании отобедать со мной сегодня?

– Ровно в два часа я буду у вас, – ответил Шефер с легким поклоном.

– Это будет обед на две персоны. Никого больше, только вы и я. – Полковник вскинул руку с наручными часами к глазам. – Ах, как летит время! Дела вынуждают меня покинуть вас почти бегом. Впрочем, мы уже обо всем договорились. Итак, ровно в два у меня.

Шефер кивнул, и оба поспешили в разные стороны.

Кондиционер едва справлялся с жарой.

После третьей рюмки рисовой водки. Датч расстегнул верхние две пуговицы своей поло, отчего видимая полоса темно-бордового шрама на его шее, частично скрываемая воротником, заметно расширилась.

Тхем замечал этот странный шрам и раньше, но врожденная тактичность удерживала полковника от вопроса о его происхождении. Сейчас, оказавшись с майором с глазу на глаз в непринужденной обстановке прощального дружеского обеда, он позволил себе удовлетворить любопытство:

– Этот шрам на шее отметина, оставленная вам Вьетнамом?

Шефер оторвался от блюда из баранины, приготовленного с добавлением приправ из редких местных трав, и не спеша вытер губы салфеткой.

– Почему вам вдруг пришла в голову такая мысль, полковник?

– Он не похож на отметину от пули или осколка. Это след от сильного, обширного ожога. Из вашей анкеты мне известно, что в молодости вы воевали во Вьетнаме, где войска США применяли напалм против повстанцев. Вот и подумалось, что вы, возможно, по трагическому недоразумению попали под удар своих.

Шефер повернул лицо в сторону окна и устремил взгляд туда, где за высокими ограждениями учебного центра одиноко торчала макушка могучей пальмы. Но видел он не ее, а себя, перепачканного зеленой кровью космического монстра, оглохшего и ослепленного, летящего в какую-то яму в свете яркого, как сто солнц, взрыва, пронзившего темноту ночи за его спиной. Тогда он выжил. Выжил, получив тяжелые лучевые ожоги и смертельную дозу радиации. И никто не мог объяснить, каким чудом ему это удалось.

А никакого чуда не было. Секрет его поразительной живучести таился в оздоровляющем действии зеленой крови на человеческий организм. Она спасла Шефера от губительного излучения взрыва и омолодила, по крайней мере, лет на десять-пятнадцать. Ни один из врачей, лечивших майора, в своих самых смелых фантазиях не дошел до такого предположения. Иначе бы все повернулось ровно на сто восемьдесят градусов. Началась бы охота совершенно другого масштаба. Охота людей за невиданным по эффективности лекарством от старости и болезней, циркулирующим по кровеносным сосудам инопланетян…

Тхем по-восточному терпеливо ждал ответа. Ни одна черточка его лица не выдавала нетерпения. Испытывать его выдержку и дальше было неловко.

Что же сказать? Правду? Чтобы полковник счел его, Датча, сумасшедшим? Ему и самому порой казалось, что это произошло не с ним. Сначала в джунглях Центральной Америки, потом в Антарктиде.

Нет, правду говорить не стоит. Непременно последуют новые вопросы. Придется объяснять, доказывать, убеждать, что ОНИ существуют. А он не готов. Морально не готов сейчас говорить на эту тему. Он не хочет лишний раз вспоминать о НИХ, особенно при такой жаре после трех рюмок крепкой рисовой водки.

– Это случилось после Вьетнама, – медленно произнес майор. – Высокопоставленный государственный чиновник из одной дружественной Штатам латиноамериканской страны случайно попал в руки оппозиционеров. Мое подразделение получило задание освободить пленника. База партизан, где его держали, находилась в джунглях. Мы атаковали ее. Во время перестрелки от случайного попадания гранаты на базе рванул склад с горюче-смазочными материалами. В меня плеснуло какой-то раскаленной жидкой дрянью. С тех пор, – Шефер хлопнул себя ладонью по шее, – вынужден носить на себе это украшение.

Тхем, угадав своим тонким чутьем, что Шеферу по каким-то причинам тяжко продолжать разговор на затронутую тему, поспешил сменить ее.

Он потянулся к бутылке, покоившейся в ведерке со льдом:

– Не опрокинуть ли нам еще по рюмочке?

– Не вижу повода для отказа, – живо отозвался Шефер. Его глаза тепло блеснули в сторону ведерка. – Должен признаться, я, кажется, становлюсь поклонником вашей рисовой водки. От нее не развозит в жару, и она очень мягка на вкус.

Полковник наполнил рюмки.

– Ваши последние слова вдохновили меня на очень хороший тост, – торжественно произнес начальник учебного центра, поднимая рюмку на уровень груди. – Пусть ваш предстоящий полет в Соединенные Штаты будет таким же приятным и мягким, как этот добрый напиток, изобретенный стараниями наших предков.

Шефер тоже поднял рюмку.

– Благодарю. Но перед тем, как выпить, должен внести уточнение. Дело в том, что я лечу не в Штаты, а в Европу. Когда-то мне довелось участвовать там в нескольких операциях. Пока в кармане лежат заработанные у вас деньги, хочу позволить себе то, о чем давно мечтал: пройтись по памятным страницам книги моей бурной молодости. Если повезет, разыщу кого-нибудь из старых европейских приятелей, чтобы за кружкой пива коллективно окунуться в прошлое. На несколько дней махну на север. Говорят, скандинавские фиорды очень красивы. Да и воздух на севере особенно свеж. Самое подходящее местечко для человека, измученного тропическим зноем.

– Что ж, в Европу так в Европу. За ваш мягкий полет в Европу, – подкорректировал свой тост Тхем. – За старых приятелей. За красоту скандинавских фиордов. За свежий воздух севера.

Подполковник Щеткин проснулся в приподнятом настроении. Вчера начальник исправительной колонии №2, именуемой в узких кругах пенитенциарной системы области просто «двойкой», получил телефонограмму, чьи казенные слова до сих пор звучали в его ушах волшебной музыкой. Не позже, чем на следующий день, – то есть сегодня ровно в 10:00, – ему предлагалось прибыть к заместителю начальника областного управления по кадрам Терешкину. Обрадованный атеист Щеткин трижды перекрестился: «Господи, наконец свершилось!»