Владимир Колин - Зубы Хроноса

Кто-то или что-то вело его (он еще несколько раз заметил, что некоторые направления ему заказаны и он вынужден идти по строго определенному пути), и он перестал сопротивляться. Медленно продвигаясь среды цветочного ковра, посеребренного Луной, он, казалось, все решительнее оставлял позади то, чем был прежде, все больше становился другим. Слабое головокружение заставляло его двигаться так, словно у него не было веса. Он уже испытал недавно такое приятное головокружение, но не мог вспомнить, когда и где. Зато поймал себя на том, что раздумывает, закончил ли Оллантай серебряную статую для Дома Луны.

Становилось все жарче. Откуда-то, с той стороны, куда направлялся Мак Аллен, поднимался прямой и неподвижный столб дыма, приковывая к себе его беспокойный взгляд. В глубине воспоминаний, навязанных ему кем-то, бился атавистический, чуждый ему страх — страх «другого». И он вдруг почувствовал, что головокружение не так уж приятно, хотя ноги все еще несли его легко, как в эйфории после нескольких бутылок кока-колы. «При чем тут кола? — подумал он удивленно, — ведь он не пьет колу. Он пьет ром… Он? Кто он?…» Сам того не замечая, Мак Аллен обернулся, словно отыскивая другого, который стал им.

Не ожидавший этого, Атахуальпа в ужасе бросился на землю и сжался в комок, прильнув лицом к траве.

— Кто я? — громко спросил Мак Аллен.

Но, услышав свои слова, удивился странности вопроса, потому что уже знал, что он — Майта Юпанки, Сын Солнца.

И с этой минуты, словно осознав свою миссию, он больше не чувствовал ожогов железного браслета и золотых серег. Лишь головокружение его не оставляло, тревожащее головокружение и страх перед темным столбом, который он различал все яснее — столбом, соединяющим Землю и Небо.

Вскоре зеленая аллея привела его на площадь крепости. Прямой и неподвижный, он обнял взглядом могучие стены, широкие ступени и башни. Спокойная гордость наполнила его грудь, и черты приобрели красоту достоинства. Он широко раскинул руки, словно собираясь сжать крепость в своих объятиях, и в тот же миг его поразило болезненное ощущение тщеты: все здесь было мертво. Руки тяжело упали вдоль тела.

Голова, украшенная священной маскапаикой, опустилась, и на губах возникла трепетная песнь, древняя песнь императора Пачакутека на смертном одре:

И застыл, опустив голову, прислушиваясь к отзвукам собственного голоса. Но в ответ прозвучал лишь приглушенный стон Атахуальпы — стон народа, порабощенного пришельцами из-за океана. Стоило ли еще пытаться вырвать его из цепей рабства? Стоя перед строгими ступенями Дома Солнца (ему не было нужды спрашивать Атахуальпу, он и так знал, что находится перед домом своего пылающего родителя), он чувствовал, как над ним нависает мрачный столб дыма, выходящий из храма и поднимающийся к Луне, остановившейся над золотой крышей.

С тяжелым сердцем он начал подыматься по ступеням. Но в тот момент, когда он занес ногу на первую ступеньку, ужасное потрясение заставило его покачнуться. Из глубины земли раздался страшный гул, столб дыма дрогнул, склонился, на минуту исчез и снова начал подниматься кругами, превращаясь в огромную темную воронку, закрывающую Луну. В сердце земли угрожающе стучали барабаны великих бедствий. Тяжелые запахи разлились в воздухе.

— Я иду к тебе, отец! — сказал Инка Юпанки.

И, поднявшись по каменным ступеням, вступил в храм. Хотя там было темно и дым застилал ему глаза, он видел. Но вот Атахуальпа пробежал вдоль стен, и факелы зажглись один за другим. Все сильнее и ярче сияла большая золотая статуя Солнца, и шесть фигурок вокруг нее все яснее выделялись из тьмы, как славные воспоминания, пронзающие тьму времен.

Теперь горели все факелы, и Атахуальпа стал невидим.

Их дым соединялся с тем, что исходил из глубин земли, за спиной золотой статуи, и ткал темную вуаль, складки которой растекались между каменными стенами, тщетно пытаясь вырваться сквозь крошечное отверстие в крыше. Сын Солнца воздел руки к своему сияющему родителю. Красные глаза факелов следили за его движением — приветствием и безнадежной мольбой.

Потом последний Инка медленно повернулся и посмотрел на семь «тийяна» — низких тронов из красного дерева, покрытых дорогими тканями.

На шести из них застыли разодетые мумии его предков. Все они казались старыми, как время, — хотя некоторые умерли молодыми, все устремляли на него взгляд пустых глазниц и скалили зубы, уже не прикрытые истокьчившими губами. Черепа, обтянутые пожелтевшей кожей, — головы могучих Сыновей Солнца — казались горьким воплощением презрения. Сухие мощи рук впивались в шары коленей с суровой, упорной волей.

— Мир тебе, — говорил Майта Юпанки, склоняясь перед каждым из них.

И вдруг вздрогнул, завидев шестого Инку, в искаженных чертах которого узнал свои собственные черты.

— Значит, ты… — шепнул он. И добавил, стараясь овладеть своим голосом: — Я повинуюсь вам, мои предки.

Затем опустился на седьмой тийяна, словно специально приготовленный для него. Теперь он не чувствовал вязкого дыма и не утирал слезившихся глаз. Окаменев на троне, вырезанном из ценного красного дерева, он, казалось, оплакивал свою крепость и свой народ. Но, прежде чем попытаться возродить павшую крепость, ждал совета от своих небесных родичей. Он смотрел на костлявые лица мумий, и их каменные глазницы смотрели на него. Они говорили молча, молчанием.

А под большой золотой статуей, видимой лишь мертвым глазам мумий и слепым — последнего Инки, торжественным парадом проходила история. Это были суровые процессии и жестокие битвы, пышные празднества с жертвоприношениями, картины труда — бесчисленные массы людей, кропотливо роющихся на полях, самоотверженно трудящихся в мастерских, и веселые пиры, во время которых барды «амаута» воспевали героические подвиги своих прадедов. Потом явились железные люди из-за океана, по их коже стрелы скользили бессильно, люди, жадно рвущиеся к золоту, с мечом в одной руке и с крестом в другой. Железные стволы выплевывали огонь и железо. Пламя пожирало поселения, и на кострах горели тела предводителей, от которых Фрэй Винсенте де Валверде требовал христианской смерти — чтобы они не попали в ад. Из-под земли приглушенно звучали барабаны в честь павших. Все покорители империи кончали тем, что убивали друг друга, чтобы завладеть золотом, и дьявол Фрэй Винсенте, епископ де Куско, был схвачен индейцами, которые, сказав: «То, что ты хотел видеть всю жизнь, увидишь сейчас!», — залили ему глаза золотом.

Столб дыма вдруг перестал подниматься, затем снова прянул с неожиданной силой, и его искры пронзили ядовитую бездну. Факелы безнадежно, как души грешников, бились и гасли один за другим. Статуя Солнца освещалась теперь лишь искрами, вылетающими из темного столба. За стенами храма тяжелые клубы дыма окутали крепость, и свет рождающегося дня не мог их рассеять.