Ричард Морган - Видоизмененный углерод. Такеси Ковач: Видоизмененный углерод. Сломленные ангелы. Пробужденные фурии

– Замечательно. Может быть, когда у вас проснётся вкус к морепродуктам, – многозначительно произнесла она, – мы увидим и вас?

– Благодарю, но сомневаюсь, что это случится в ближайшее время.

– Что ж, – беззаботно заметила Мириам, – постарайся долго не задерживаться, Лоренс. Мне одной будет трудно отваживать Марко от Налан. Кстати, он кипит от бешенства.

– Неудивительно, если учесть, как он сегодня играл, – пробурчал Банкрофт. – Мне даже какое-то время казалось, что Марко нарочно поддается.

– Только не в последнем гейме, – заметил я, не обращаясь ни к кому конкретно.

Банкрофты повернулись ко мне: его лицо осталось непроницаемым; она же склонила голову набок, широко улыбнувшись, почти по-детски открыто. Я спокойно выдержал её взгляд, и она смущенно подняла руку, приглаживая волосы неточным движением.

– Наверное, Кёртис уже подогнал лимузин, – опомнившись, произнесла Мириам. – Мне пора идти. Была рада снова увидеться с вами, мистер Ковач.

Мы с Банкрофтом смотрели, как она шла по лужайке, покачивая юбкой. Даже если учесть очевидное безразличие Банкрофта к сексуальным прелестям жены, речь Мириам была, на мой взгляд, чересчур возбуждающей. Я должен был разорвать тишину, чем угодно – всё равно чем.

– Послушайте, Банкрофт, – сказал я, не отрывая глаз от удаляющейся фигуры. – Я ни в коей мере не собираюсь вас обидеть, но скажите – почему мужчина, женатый на такой женщине, по своей воле сохранивший брак, проводит свободное время, цитирую: «покупая за деньги возможность дать выход сексуальной энергии»?

Я без умысла развернулся и увидел, что Банкрофт смотрит на меня с непроницаемым лицом. Какое-то время он молчал, а когда заговорил, в голосе не прозвучало никаких интонаций.

– Ковач, вы когда-нибудь кончали женщине в лицо?

На самом раннем этапе подготовки новобранцев чрезвычайных посланников учат ставить блок культурному шоку. Но иногда особенно сильный взрыв пробивает доспехи, и реальность рассыпается в мозаику и никак не желает собраться в цельную картину. Я начал изумлённо раскрывать глаза, но вовремя спохватился. Этот человек, чей возраст превосходил всю историю человечества на моей родной планете, задал такой вопрос. Я чувствовал себя так, будто он спросил, приходилось ли мне когда-либо играть с водяными пистолетами.

– Гм… Да. Видите ли… гм… такое происходит, когда…

– Женщине, которой вы заплатили?

– Ну, иногда. Вообще-то я не любитель… – Я осёкся, вспоминая самозабвенный хохот его жены, когда мой член взорвался у неё во рту, обдав лицо спермой, словно пеной из бутылки шампанского. – Сказать по правде, я не помню. Не могу сказать, что я стремлюсь к удовольствиям такого рода…

– Как и я, – отрезал стоявший передо мной мужчина. На мой взгляд – чересчур выразительно. – Я привёл это в качестве примера. У всех нас есть желания и страсти, которые лучше сдерживать. Или, по крайней мере, не давать им выхода в культурном обществе.

– По-моему, нельзя противопоставить культуру эякуляции.

– Вы прибыли из другого мира, – задумчиво промолвил Банкрофт. – У вас на Харлане молодое, дерзкое, колониальное общество. Вы понятия не имеете, как обтесали нас здесь, на Земле, столетия традиций. Молодые духом, те, в ком жила страсть к приключениям, покинули нашу планету всем скопом. Остались вялые, послушные, ограниченные. Это происходило у меня на глазах, и тогда я этому радовался, потому что так было проще создавать свою империю. Но теперь я начинаю задаваться вопросом: а стоило ли это цены, которую пришлось заплатить? Наше общество замкнулось в себе, стиснутое нормами поведения, перестало идти вперёд, остановилось на старом и знакомом. Непреклонная мораль, непреклонные законы. Косные декларации ООН распространились на вселенную, став, – он сделал красноречивый жест, – чем-то вроде надобщественной смирительной рубашки, и, пока межзвёздные корабли находились в пути, возник Протекторат. Так что когда первые из них приземлились на планетах, хранившиеся там люди, очнувшись, увидели вокруг себя тщательно подготовленную тиранию.

– Вы говорите так, будто находитесь вне происходящего. Обладая такой прозорливостью, неужели вы не можете освободиться от оков?

Банкрофт усмехнулся.

– Культура общества подобна смогу. Живя в ней, приходится её вдыхать. А это неизбежно ведёт к заражению. Что означает в данном случае свобода? Свобода извергать семя на лицо и грудь жене? Свобода заставлять её мастурбировать передо мной, делить её плоть с другими мужчинами и женщинами? Двести пятьдесят лет – это очень большой срок, мистер Ковач. Достаточно для того, чтобы рассудок оказался заражён самыми разнообразными грязными, похотливыми фантазиями, щекочущими гормоны каждой новой оболочки. И это при том, что более чистые чувства становятся чище и благороднее. Можете ли вы представить, что происходит с эмоциональными узами за такой долгий срок?

Я раскрыл было рот, но Банкрофт поднял руку, призывая к молчанию. Я подчинился. Не каждый день приходится выслушивать излияния души, насчитывающей несколько столетий, а из Банкрофта сейчас лились слова.

– Нет, – ответил он на свой вопрос. – Сколько вам лет? Подобно тому, как ваше общество слишком молодо, чтобы постичь жизнь на Земле, так и ваш жизненный опыт не может подсказать, что значит любить одного и того же человека в течение двухсот пятидесяти лет. В конце концов, если человек выдержит, если сможет пройти ловушки скуки и самодовольства, то, что у него останется, будет не любовью. Скорее это что-то вроде благоговения. Так как же состыковать это уважение, это благоговение с грязными желаниями, испытываемыми плотью, которую носит в данный момент этот человек? Так вот, уверяю вас, сделать это невозможно.

– И взамен вы даёте выход эмоциям, общаясь с проститутками?

Усмешка вернулась на лицо Банкрофта.

– Не хочу сказать, что я горжусь собой, мистер Ковач. Но нельзя прожить так долго, не принимая себя в каждой грани, какой бы нелицеприятной она ни была. Продажные женщины были, есть и будут. Они удовлетворяют потребность рынка и получают соответствующее вознаграждение. А я таким образом очищаюсь.

– Ваша жена знает об этом?

– Разумеется. И уже в течение долгого времени. Оуму сообщила, что вы в курсе случившегося с Лейлой Бегин. С тех пор Мириам здорово поостыла. Уверен, у неё самой тоже есть приключения.

– Насколько вы в этом уверены?

Банкрофт нетерпеливо махнул рукой.

– Разве это имеет значение? Я не слежу за каждым шагом своей жены, если вас это интересует, но я её хорошо знаю. У неё, как и у меня, есть аппетит, и она должна его удовлетворять.

– И вас это нисколько не беспокоит?

– Мистер Ковач, меня можно обвинить во многом, но только не в лицемерии. Это лишь зов плоти, и ничего больше. Мы с Мириам всё прекрасно понимаем. А сейчас, поскольку этот разговор нас никуда не приведет, давайте, пожалуйста, вернёмся к делу. Помимо полной невиновности Элиотта, что ещё у вас есть?