Хидзирико Сэймэй - В час, когда взойдет луна

— Пусть они мне это сами объяснят.

Фихте кивнул. Представить себе, как кто-то из штаба объясняется с Ростбифом по этому вопросу, он не мог.

— Тебе… тяжело, наверное? — спросил он вдруг.

Глаза у Ростбифа карие, с зеленым ободком. Настоящие или клееные — неизвестно. Смотреть в них, в любом случае, неуютно.

— Нет, наверное.

Фихте застопорился. Он был очень простым человеком, искренне привязывался и искренне испытывал неприязнь… К Энею он за этот год успел привязаться. Черт дери, а кто к нему не успел привязаться? Кроме Штанце и его кодлы, естественно. И что к Ростбифу парень относится как к отцу — Фихте знал. И… «нет, наверное»? В особенности «наверное». Правду говорят — сдвинутый. Может, потому и работает так хорошо. Защита-то на нормальных рассчитана.

— Насколько я понял, парень вполне транспортабелен, — продолжал Ростбиф. — Так что тянуть не будем, постарайся завтра же организовать перевод в Баден.

Интересно, подумал Фихте, соскучился ли он по своему настоящему лицу? И помнит ли его вообще?

Да, если подумать, то эта катастрофа — просто подарок судьбы. Никто не удивится тому, что мы суетимся и бегаем. Ни у кого не вызовет подозрений стремительный отъезд… Как по заказу.

— Сделаю, — сказал он, отключая от планшетки лепесток и пряча его в карман.

— Я вернусь недели через две, — Ростбиф прицепил планшетку на пояс. — Передай Андрею привет от меня.

Фихте кивнул. Решил, что не хочет спрашивать, что ещё варится у Ростбифа. Он ведь может и ответить.

Ростбиф навестил Андрея в Бадене через месяц. Тот все ещё ходил в бинтах: операция шла не в один этап. Как оказалось, обратная трансплантация решала далеко не все проблемы. Часть нервов была безнадежно разрушена во время аварии. Доктор Хоффбауэр только что завершил самую тонкую часть работы: восстановление нервов вокруг глаз.

— А то, — улыбнулся Эней, глядя под ноги, — спал бы как ящерица. Или пальцами веки закрывал.

Он жил в городе, в пансионе — не то чтобы больничное содержание оказалось слишком дорогим: по сравнению со стоимостью операций это был мусор. Но больничная обстановка встала у Энея поперёк горла на вторую неделю, и он сбежал из стационара как только услышал, что в постоянном наблюдении не нуждается. Поклонницы не докучали: Фихте увез его без всякой огласки и положил анонимно. Не для полиции, конечно, анонимно — а для частных лиц. Полиция навестила его здесь раза три, да и теперь Ростбифа приняли за полицейского чина, хотя он предъявил документы всего-то страхового детектива.

— Ящерицы греются на солнце. Энергию добирают. Когда все это закончится, ты будешь выглядеть как ты. Только мимика победнее.

Они могли восстановить нервы полностью — за счет вживления искусственных волокон, но делать такой подарок СБ, конечно, не собирался никто. А вот в историю болезни отказ от вживления не пойдет. Наоборот, там спустя некоторое время обнаружится подробный отчет об операциях и тестах. И расположение лицевых костей будет полностью совпадать с тем, что хранится в памяти медицинского компьютера мотодрома. Совпадать с данными Савина, а не Энея. Это и была настоящая причина, по которой Ростбиф выбрал именно баденскую клинику. Хороших хирургов-косметологов много, но только на Хоффбауэра у Ростбифа был настоящий компромат — добрый доктор время от времени оказывал услуги наркобонзам. Он подменит данные — не в первый раз — и будет молчать.

— Когда с тобой закончат?

— Ещё недельку нужно наблюдать — прижились нервы или нет. Но рвануть можно хоть сегодня.

— Тогда ещё недельку. А потом ты поедешь отдыхать. Куда-нибудь подальше от прессы.

Эней слишком хорошо знал дядю Мишу.

— Что-то случилось?

— Нет, — улыбнулся Ростбиф. — Случится. Как раз дней через десять. Заседание штаба. И я собираюсь внести на нем одно предложение…

Эней не купился, как в детстве. Молча ждал, пока Ростбиф сам скажет. Или не скажет. Но дождался только вопроса:

— Андрей, как далеко ты за мной пойдешь?

— Ты же знаешь, дядя Миша. До конца.

Ростбиф глянул на приемыша поверх очков. Он изменил внешность: боцманская борода исчезла, появились пижонские очки и наметились усы.

— Я не о том, насколько ты готов рисковать жизнью, здоровьем, свободой… В этом смысле я в тебе и не сомневался. Особенно теперь. Я о другом, — Ростбиф закурил. — Ты готов участвовать в акции, целью которой будет человек?

Глаза Энея блеснули между бинтов:

— Смотря что за человек.

— Ну, конечно, не первый попавшийся. Какой-нибудь крупный чиновник. Готовящийся к инициации.

— Тогда да.

Ростбиф кивнул. Именно этого он и ожидал. Именно поэтому с Андреем было «нет, наверное», чего не объяснишь добряку Фихте. У роли бога-отца есть свои преимущества и недостатки, причем соединяются oни неслиянно и нераздельно. Когда Эней миновал опасный период подросткового своенравия, Ростбиф обнаружил, что с его послушанием — то ли солдатским, то ли монашеским — дело иметь не легче.

— А что скажет штаб? — спросил Эней.

— У нас на фюзеляже первый гауляйтер за два поколения.

— То есть, ничего не скажет.

…И ведь это не страх перед ответственностью, не бегство от нее, подумал Ростбиф. Просто в один прекрасный день он решил быть именно тем человеком, который со мной никогда не спорит. И именно ему я не могу объяснить, куда я на самом деле целюсь. И именно поэтому.

Дьявол. Время, силы, ресурсы, жизни — все это в собачий голос — и никому ничего не объяснишь, даже своим. Потому что хуже крысы в штабе только слух о крысе в штабе.

— Оцени, — Ростбиф отсоединил от пояса планшетку, открыл нужный документ, протянул Энею. — На этот раз, кажется, получилась вещь.

Последние строчки он дописал только вчера, в вагоне монорельса «Мюнхен-Вена»:

Что это скажет Энею, он не знал.

И чёрта лысого теперь прочтёшь по лицу.

— Ну как, падаван?

Эней улыбнулся.

— Спасибо, мастер. Мне ещё никто стихов не посвящал.

Страничка распечатки, впоследствии обнаруженная А.Витром (псевдо Эней) среди прочих документов, оставшихся от В.Саневича (псевдо Ростбиф).

Стандартная бумага для офисных принтеров канадского производства марки Exquisite Print, изготовлена от 40 до 60 лет назад.

Текст — часть первого извода «Исповеди» Чака О'Нейла.