Дайана Рофф - А печаль холод греет

Прощай, человечек.

Не знаю, от чего я больше вздрогнула: от своих мыслей или дрожи телефона, когда Ченс написал мне сообщение. Несколько раз моргнув и попытавшись прийти в себя после лицезрения залива, я прочитала сообщение и встала из-за стола.

– Мне пора.

– Ты куда? – подняла свои толстоватые брови Филис.

– Зарабатывать деньги, – мрачно бросила я, совершенно не желая ни с кем разговаривать.

– Не ходи, – Джозеф вдруг схватил меня за рукав куртки и, коснувшись пальцем моих разбитых костяшек, полным доброты взглядом посмотрел на меня. – Мне… мне никогда не нравилось то, что ты постоянно с кем-нибудь дерёшься.

– Мне надо как-то получать деньги, – угрюмо возразила я.

– Так разве не об этом мы сейчас разговаривали? – вымученно вздохнул он. – Когда-нибудь твои драки могут довести до чего-то плохого, не может же вечно всё так длиться…

– Боишься, что меня кто-то забьёт до смерти? – слишком резко спросила я.

Пальцы Джозефа с силой сжали рукав – так он испугался за меня.

– Всегда. Постоянно об этом думаю, когда ты ходишь… туда.

– Как видишь, почти за два года ничего не случилось.

– Но ведь может что-то случится, – так же упрямо заявил парень, что начинало меня уже раздражать.

– Почему только сейчас ты мне об этом говоришь? – вспылила я, почему-то чувствуя жжение по всему телу. – Раньше тебя это не волновало? Или задумался над этим только потому, что сам чуть ли не погиб?

Резко. Грубо. Жестоко.

Я понимала, что это было излишне. Что это было слишком. Но ничего поделать с собой не смогла – рёбра сжирали червяки ярости, кожа словно горела, а горло жгло от яда, выплюнутого прямо в лица друзей. Вырвав руку, я быстро развернулась, не желая больше никого видеть и чувствуя себя до омерзения паршиво, и вышла из кафе. Я даже не пыталась успокоиться, лишь ещё больше разозлилась, когда ехала на автобусе до своего бара, а меня кто-то толкнул в спину. Я плохо понимала, из-за чего именно так разозлилась, однако знала, что не только переживания Джозефа за меня заставили так гнусно поступить. Что-то было ещё: то ли общая обстановка, то ли собственные мысли, то ещё что-нибудь – не важно, это всё равно подлило масло в мой персональный котёл в аду. Джозеф не был ни в чём виноват – только я. А он – никогда. Никогда и ни за что.

Ни о чём не думать. Ничего не вспоминать. Ничего не испытывать.

И только последний пункт я никак не могла выполнить: невероятная злость так и распирала грудную клетку, выжигала клеймо амазонок на руке – ещё немного и я возьму копьё в руки и кого-нибудь убью. Вот просто так, ни за что. Из-за своей поганой натуры.

Вот такой вот я монстр.

– Привет!

Ченс радостно помахал мне рукой, когда я встретилась с ним взглядом и тут же прошла мимо, направившись в раздевалку так быстро, что даже шум бара и запах алкоголя не успели привычно прилипнуть ко мне. А вот парень пристал ко мне, как банный лист к попе: зашёл вместе со мной в комнату и совершенно без стеснения начал наблюдать за тем, как я переодевалась.

– Кто в этот раз? – сухо спросила я.

– Да один какой-то худой парень, – махнул рукой Ченс, давая понять, что я быстро одолею противника.

– Даже я смогла его победить, – из угла подала равнодушный голос Ричелл, рядом с которой лежал уже пустой шприц.

На мгновение я замерла, вспомнив её прошлое апатичное состояние, и вздрогнула.

– Не будешь со мной сегодня драться? – так же бесцветно спросила я, потому что мне было и вправду без разницы на это.

Ричи прикрыла глаза и закурила.

– Как видишь.

– Не нравится мне то, что она с собой делает, – Ченс это сказал мне, когда мы уже вышли из раздевалки.

Стоя в темноте коридора, я плохо различала детали, но одно заметила точно – в его светло-зелёных глазах мелькнула самая настоящая тревога.

– Это её дело, – пожала я плечами, совершенно не интересуясь этой темой. Сейчас мне было не до того.

– Ты не понимаешь, – юноша коснулся моей руки, останавливая, – если это и вправду болезнь, то даже такой способ, как совсем ничего не чувствовать, не поможет спастись. А значит, рано или поздно Ричи умрёт.

– И что? Неужели она оказалась важнее, чем твоя мама, раз ты так тревожишься о Ричи?

Слова – хуже ударов. Хуже разбитого носа. Хуже фингала под глазом. Хуже собственной крови, текущей из ран.

Я видела, что мои слова ранили Ченса глубже, чем думала. Разумеется, он вчера говорил так легко о смерти своей матери лишь потому, что умело скрывал свои чувства, но я забыла об этом сейчас. Наплевала на его состояние и так же плюнула ему гадкие слова прямо в сердце. Уже во второй раз за последний час. Второй раз, когда я так жестоко обходилась с людьми.

Мерзко.

Как же мерзко от самой себя.

Хоть сейчас иди бить себе морду. А лучше – сорвать с себя кожу и сломать челюсть, чтобы никогда больше не говорить эти гадкие слова, которые как чернила впитывались в бумагу души совершенно безвинных людей.

Уродина.

Какая же я уродина. Что снаружи, что внутри – одинаково ужасная.

Так какая разница, стану ли я ещё уродливее или нет?

Эту мысль я прокручивала в голове до тех пор, пока худой парень не был уложен нокаутом. Удары, кровь, крики, поддержка, запах алкоголя – всё это чёрным плащом воительницы сопровождало меня, пока я побеждала одного противника за другим. Я точно превратилась в самую настоящую амазонку: одерживала победу беспощадно, коварно и с великим удовольствием. Каждой клеткой тела я хотела, чтобы на меня смотрели, мной восхищались, обожали меня. Забыть обо всём – и стать королевой крови, что каждый в этом месте подпитывал своими пороками и грехами.

Вот такая вот я злая, да?

Определённо да.

Любить – невозможно. Простить – никогда. Подружиться – тем более. Я богиня печали и разрушения, ненависти и гнева. Я питала людей страхами и кошмарами, я доводила их до забвения и смерти. Нет им пощады, нет пощады и мне. Жестокая сказка, где я – ни герой и ни злодей. Всего лишь предатель, что не определился со своим местом в этом угасающем мире.

Забавно, не так ли?

– Пей до дна! Пей до дна!

Люди бушевали, поддерживали меня, хлопали по плечу и всевозможными способами восхваляли мои способности. Раз глоток, два глоток и три – я осушила большой стакан пива и, широко улыбнувшись, вытерла рукой рот. Аплодисменты и смех послышались со всех сторон, но даже среди них я расслышала чей-то вкрадчивый, бархатный голос, что позвал меня по имени. И что самое главное – этот голос был мне знаком. Как и знакомо это бледное лицо, которое внезапно всплыло передо мной. И дело даже не в том, что я видела его вчера с Торией, выходящей из кабинета директрисы, а в том, что само по себе это лицо, этот молодой человек лет девятнадцати, казался мне до разбитого сердца знакомым.