Дмитрий Колосов - Воин

Тем, кто знал Конана в прежние годы, казалось, что время не властно над королем. Тело его было как и прежде подобно могучему дубу. Мощные, обвитые узлами иссеченных в боях мышц руки могли разорвать толстую медную цепь. Ноги, правда, потеряли былую выносливость, но не нашлось бы в королевстве человека, способного расколоть ударом стопы толстый кирпич, а Конан без труда проделывал этот трюк. Столь же стремительной осталась реакция, а чуть ухудшившееся в последние годы зрение не мешало киммерийцу нанизывать стрелою восемь из девяти колец.

Ни один рыцарь в гиборийском мире не мог сравниться с аквилонским королем в рукопашном бою. Не утратив и толики своей гигантской силы, Конан приобрел мудрость, а слава непревзойденного во всех веках воина давила на сознание его противников, заставляя их допускать роковые ошибки. Правда, в последнее время расплатой за эти ошибки была лишь вмятина на шлеме или латах, да еще огромный кубок вина, который проигравший должен был выпить за здоровье аквилонского короля. Затем, повесив затупленный меч на стену, король удалялся в свой кабинет, где его ждал канцлер Публий, опиравшийся рукой на гору неподписанных бумаг.

Не претерпели особых изменений внешность и привычки короля. Черты его лица оставались резки, словно высеченные из грубого камня, лишь к многочисленным шрамам добавились кое-где суровые морщины. Голубые глаза как и в молодости горели воинственным огнем. Падающую на плечи гриву черных волос не тронула ни единая седая прядь. Король по-прежнему оставался неутомимым любовником, но теперь он реже предавался этому занятию, словно опасаясь огорчить память скончавшейся в расцвете сил и лет королевы Зенобии. Конан не изменял своему пристрастию к доброму вину и на вопрос иноземных гостей, как ему удается сохранить такое великолепное здоровье, он неизменно отвечал:

— Побольше женщин, жареного мяса, а главное — доброго вина!

А про себя добавляя:

— И приключений.

Увы, с чем-чем, а с приключениями стало не густо. Конан все чаще вздыхал, провожая с балкона дворца аквилонских рыцарей, отправляющихся к Пиктской пуще или пограничному с Офиром Тибору.

Так было и в тот день. Конан отправлял в поход против вторгшихся через пограничное королевство асов войско во главе со своим старшим сыном Фаррадом. Напутствовав принца в дорогу и дав ему несколько советов относительно того, какую тактику следует избрать в войне против диких сердцем кочевников, Конан проводил его до обшитых золотом дворцовых ворот, а затем долго смотрел вслед удаляющемуся войску. Когда последние колонны воинов скрылись за стенами окружавших королевский дворец храмов и усадеб знати, Конан вернулся в свои покои. В такие дни ему бывало особенно грустно. Послав слугу за Вентеймом — гвардейцем, который славился как непревзойденный боец на мечах, король спустился в огороженный гранитной стеной двор, где обычно тренировались воины. Сейчас он был пуст. Треть гвардии ушла в поход с Фаррадом. Еще треть была отправлена к Пиктской пуще. Оставшиеся гвардейцы охраняли городские стены и внутренние покои дворца.

Когда Вентейм явился на зов повелителя, Конан уже облачился в кольчугу и шлем. Они не стали терять времени даром и сразу перешли к делу. Сняв с закрепленного на стене стеллажа тяжелые учебные мечи с затупленными лезвиями, они сошлись посреди посыпанной песком площадки. Конан раскрутил кистью меч и нанес первый удар. Гвардеец парировал его и тут же контратаковал. Клинки словно молнии засверкали в руках бойцов, достойных друг друга.

Вентейм был и в самом деле очень опасным противником. Молодой, прекрасно сложенный, он вдобавок ко всему обладал великолепной техникой. Гигантский двуручный меч легко летал в его руках, то и дело грозя ужалить короля.

Конан, который был без малого втрое старше своего противника, не уступал ему ни силой, ни быстротой реакции. Чуть погрузневшее тело порой не успевало вовремя раскрутиться для нового выпада, но король компенсировал этот недостаток грандиозным арсеналом боевых приемов, изученных им за десятки лет непрерывных битв и поединков.

Бились они бескомпромиссно, в полную силу. Время от времени тусклая сталь с глухим звоном ударялась в кольчугу или шлем одного из бойцов. Затупленный меч и прочный доспех предохраняли от серьезной раны, но все же попадания были весьма болезненны.

Поединок продолжался довольно долго, много дольше, чем может выдержать обычный боец. Соперники с оглядкой атаковали друг друга, пытаясь поймать на контрвыпаде. Наконец Вентейм предпринял решительную атаку. Подсев под взмах Конана, он дождался, когда меч со свистом пронесется над его головой, и нанес удар в живот короля. Любой другой воин вряд ли бы сумел парировать этот стремительный выпад, который в реальном бою стоил бы ему жизни, но Конан успел отреагировать. Закованной в сталь рукой он отбил клинок Вентейма, и в тот же миг рукоять королевского меча опустилась на шлем гвардейца. В последний момент киммериец смягчил удар, но все равно тот оказался достаточно силен, чтобы повергнуть Вентейма на землю.

Весьма довольный собой, Конан помог воину подняться, заметив:

— Сегодня ты был особенно хорош. Я пропустил пять твоих ударов.

Ощупывая рукой здоровенную шишку на голове, гвардеец пробормотал:

— Но я пропустил девять.

— Ничего! Еще лет пять и ты сможешь биться со мной на равных! — смеясь, заявил Конан.

Вентейм собрался парировать королевскую шутку, но не успел. В нескольких шагах от них вдруг возникло ослепительное крутящееся облако. Не успели бойцы вскинуть мечи, как облако накрыло их. Вентейм чувствовал, как его тело окутывает густая слизистая масса, ощупывающая кожу мириадами острых иголочек. Преодолевая сопротивление облака, он все же вскинул меч и рубанул им перед собой. И в тот же миг мир раскололся на тысячу ослепительных осколков.

Прошло немало времени, прежде чем Вентейм очнулся. Оглядевшись, он обнаружил, что лежит на песке тренировочной арены. Рядом валялся искривленный меч.

Король исчез.

Над ухом Конана раздался дикий рев. Реакция короля, выработанная многими годами тренировок и опасностей, была мгновенной. Он стремительно откатился в сторону подальше от источника звука и, вскакивая на ноги, одновременно лапнул себя ладонью по левому бедру, где обычно висел меч. Однако ни выпрямиться, ни выхватить оружие Конану не удалось. Его голова встретила какое-то препятствие, после сокрушительного столкновения с которым киммериец вернулся в исходное положение. Извлечь меч также не было суждено. Меч исчез, как исчезли и многие атрибуты одежды.

Рядом послышался звонкий смех. Только теперь Конан открыл глаза. То, что он обнаружил, было малоприятно и очень унизительно. Пожалуй, так сильно киммерийца не унижали ни разу в жизни.