Дмитрий Колосов - Остров

— Иваны, родства не помнящие. Люди-роботы, считающие своим родителем государство. Это выгодно государству, но не грозит ли это гибелью обществу?

— Меня интересовали соображения могущества государства. Проблема общества волновала меня куда меньше.

— Мне нравится, что ты честно признаешься в том, что мне может не понравиться. Так значит, Егуа Па — твой родной брат?

— Да.

— Значит, я отправил в бездну своего дядю?

— Выходит — да! Русий засмеялся.

— А мне его ни капельки не жаль! Он был редкостной скотиной!

— С тем, что он был скотиной, я согласен. Я ведь жалею не о нем, я плачу о глупости нашего народа, променявшего жизнь на власть.

— Это странное чувство… Мне кажется, что твое сознание порой раздваивается: ты то зрентшианец, то атлант.

— Нет, — улыбнулся уголками губ Командор, — если уж пытаться выразить мое состояние твоими словами, мое сознание должно делиться на тысячи осколков. Но все-таки я атлант. Зрентшианец в моем подсознании. Ты вытащил его оттуда.

— Расскажи мне о Черном Человеке.

— Рассказать о Черном Человеке? Что я могу о нем сказать? Он самый могущественный и страшный зрентшианец. Знание его безгранично. Сила огромна. Он сильнее всех нас вместе взятых. Он поверг в преисподнюю сотни миров. Он владел галактическими империями, но легкая власть прискучивала ему, и он начинал свое восхождение с самого начала. Он любит не власть, а путь к этой власти. Только эта звездная лестница дает удовлетворение его властолюбию. Его энергия способна уничтожать корабли и менять курс планет. Он не человек, не бог — дьявол! Он умен и прекрасен. Мир мог бы добровольно преклонить перед ним колени. Но он продал свою душу грызущему червю власти, и ему приходится ставить мир на колени силой. Признаюсь честно, я боюсь его. Даже находясь здесь, в своей каюте за миллионы парсеков от Альзилиды, я не уверен, что он не стоит за этой дверью. Он убийца, наслаждающийся самой возможностью убивать и растягивающий это наслаждение. Он презирает все, даже свою власть, и это презрение пресыщает его, отравляет ему существование. Словно напоенный ядом демон, он мечется в золотой клетке своего бессмертия. И не находит из нее выхода. Он бессмертен. Подозреваю, что если когда-нибудь он и умрет, так это будет смерть от скуки. Проснется рано утром, скажет: «До чего ж жить надоело!» и взорвет себя вместе со Вселенной.

Что еще… Добрая половина всех открытий Вселенной совершена его изощренным умом. Добрая половина всех известных чувств и пороков принадлежит его извращенному сердцу. Он пленял красавиц и от скуки дарил их ядовитым поцелуем. Он любовался игрой детей и недрогнувшей рукой обрушивал на землю огненный град. Он — великий Творец, сброшенный старухой Вечностью со своего подиума. У него отняли игрушку мироздания, и он хандрит в почетной ссылке где-нибудь на Атлантиде.

Командор смолк. Тогда заговорил Русий.

— Мне трудно это понять, Отец. Мой мозг с трудом рвет рамки нормального бытия. То, о чем ты рассказываешь, относится к области иррационального. Но ведь иррациональное нереально! — Этого не может быть, потому что этого не бывает! Один мудрец на Земле еще выскажет Подобную мысль, не задумываясь о том, что это примитивная тавтология. Он будет наречен пророком, но через несколько десятков лет станет изгоем. Его статуи будут валяться на пустырях. Не замыкайся на том, что доступно твоему разуму. Вселенная не состоит из симметричных кирпичиков. Границы двух рациональностей смешиваются друг с другом, и происходит временной взрыв, сравнимый с бездной трансферного поля. Это и есть всплеск иррациональности. Подобный всплеск происходит каждое мгновение — Командор щелкнул пальцами, и на ладони у него вспыхнул яркий огонек — Фокус? Может быть, а может, я извлек его из параллельного иррационального пространства? Вот он, всплеск иррациональности. Ты его видел, — Командор сжал кулак, — и его больше нет. Границы рациональностей вновь изменились.

— Это трудно постичь. Мне трудно понять, а еще труднее поверить.

— Это не страшно. Когда-нибудь ты сам дойдешь до понимания этого. Ба, кофе совсем остыл — Командор обхватил чашку ладонями, кофе бурно закипел — Фокус. Так о чем мы с тобой не договорились?

— Пока ни о чем, — улыбнулся Русий.

— Точно. Итак, мне хотелось бы, чтобы все сказанное в этой комнате не вышло за ее пределы…

— Я обещаю.

— Я хочу, чтобы ты ни в чем не подозревал меня и верил мне. Я не желаю ничего такого, что противоречило бы целям атлантов. Это мой народ. Я сжился с ним. Я хочу, чтобы ничто никогда не становилось между нами. В моей жизни и так было слишком много потерь, чтобы лишиться единственного сына. Я не буду делать ничего, что может вызвать твой протест, ты не будешь делать ничего, вызывающего мое противодействие. Мы должны возродить Атлантиду, и это будет нам лучшей наградой в Вечности.

— Ты предлагаешь оседлать Вечность? Что ж, я согласен. Оседлаем старушку! Я принимаю твое предложение!

Катились звезды на ковер бездонный мрака И вечность раскрывала нам туманностей объятья. Высокий шпиль охотничьего замка Сонеты прятал о любви, слова проклятья.

Борзые длинной стаей улетали в бездну. Охотничий рожок пел позднюю охоту. Все улетит. И я со всем исчезну. И лишь туман, быть может, сядет на болота.

Командор проснулся с лихорадочно бьющимся сердцем. В каюте стоял густой мрак. Рука Командора тронула кнопку выключателя. Яркий искусственный свет залил потаенные внутренности комнаты. На столе стояла бутылка тахильского вина. Под ней распластался небрежно оторванный обрывок бумаги. Командор осторожно потянул его к себе и поднес к глазам. На бумаге по зрентшиански было написано:

«Ты хорошо говорил, Командор. Ты немного развеял мою скуку. Дарю тебе жизнь лишь ради того, чтобы ты изредка развлекал меня. Выпей тахильского, там нет яду. Ты прав, я люблю сыпать яд только наскучившим женщинам, но зачем они смели мне наскучить? А тебе я подсыпал лишь ложку хинина».

Вкус вина был отвратительно горьким.

«Безопасность прежде всего» — первая заповедь Кодекса Астронавтов, поэтому для высадки был выбран небольшой островок, находящийся в центре нового мира — в море, омывавшем сразу два огромных континента. Островок был ровным, приборы показали, что он сложен из очень плотных базальтовых пород и безопасен в тектоническом отношении. Признаков наличия организованного человека отмечено не было.

Первым должен был приземлиться десантный катер. Разведка! Пилот «Марса» Шевий был горд оказанной честью: Он был назначен командиром катера и первым должен был ступить на землю новой родины. Проверив снаряжение, пилот выслушал последние наставления Командора. Весьма, впрочем, пренебрежительно — Шевий считал себя асом десантных операций. Затем он и еще два десантника залезли в катер, чудом избежавший повреждений во время боя с киборгами, и плотно закрыли крышку люка. Взревел нейтронный двигатель, и катер вынырнул из космошлюза на орбиту. Космос был черен, планета под ними сияла изумительными ярко-голубыми и зелеными красками, словно драгоценный изумрудный шарик, покоящийся в бархатной оправе космической ночи. Шевий переключил автомат на ручное управление и, насвистывая песенку, ворвался в атмосферу. Она встретила катер не очень ласково. Обшивка стала раскаленно-малиновой, стекла иллюминаторов замутились и покрылись, радужными паутинками. В кабине стало жарковато, десантники украдкой вытирали пот.