Андрей Валентинов - Аргентина. Нестор

Третий подвал. – Второй день миссии. – Про Колобка. – Ингрид фон Ашберг. – «Колумбия». – Харальд Пейпер. – Секция Б-4. – «Черепаха» над Берлином.

– Второй жив! Врача! Быстрее врача!..

Возле авто суетились пограничники в серых шинелях, надрывно выла сирена, а замполитрука Белов в трусах, майке и сапогах стоял в ярком прожекторном свете перед немолодым и очень суровым унтером. Шинель заставили снять, ею сейчас занимались сразу двое, то ли прощупывали, то ли на лоскутки резали.

…Фридриху не повезло. Пуля прошила спинку сиденья и вышла через грудь. Уже вылезая из машины, Белов скользнул взглядом по белому недвижному лицу и почувствовал себя очень неуютно. Фашист бы живо всё разъяснил служивым. А ему что сказать? Да и станут ли слушать?

– Тормоза отказали? – печальным голосом вопросил пограничник и, не дожидаясь ответа, открыл блокнот.

– Фамилия?

Имя и год рождения эмоций не вызвали, но упоминание Москвы заставило дрогнуть служебный карандаш.

– Фольксдойче? Когда репатриировались в Рейх?

Александр хотел разъяснить вопрос, но подскочивший служивый показал старшому петлицу на шинели, для верности подсветив фонариком. Тот сглотнул.

– Красная армия?

Взглянул недоуменно, помотал головой.

– А когда войну объявили?

И снова подвал, уже третий по счету. Окошки под потолком, без решеток, но очень узкие, только худой кошке и пролезть. Железная дверь, бетонный пол, деревянный лежак, лампочка на витом шнуре. На лежаке – почти белый от долгой стирки комплект немецкой формы без погон и ремня. Пахнет сыростью и хлоркой.

Шинель так и не отдали, чужую же форму Александр надевать не спешил – из принципа. Мерз, стучал зубами, пытался делать зарядку, а для пущей бодрости пытался даже напевать. По-немецки, чтобы хозяева услышали и прониклись. Комиссар он или нет, в конце концов?

За кого его тут приняли, Белов так и не понял. Объясниться не успел, из темноты вынырнул офицер, махнул рукой:

– Скорее! Скорее!..

Его втащили в кузов крытого грузовика, рядом пристроились двое конвойных, взревел мотор. Ехали недолго, менее получаса. Потом команда: «К машине» – и короткая пробежка от открытых железных ворот к ступенькам, ведущим в подвал № 3. Безмолвный конвоир принес немецкую форму и громко хлопнул дверью.

Пение настраивало на боевой лад. Александру и его сверстникам с детства обещали войну с фашистами. И надо же, не соврали. Унтер-пограничник, кажется, даже испугался.

Дверь открылась, замполитрука Белов повернулся и пропел в лицо тому, кто вошел. По-русски, ради полной ясности.

Унтер-офицер, на этот раз молодой, его не старше, невозмутимо дослушал до конца и только потом равнодушно бросил.

– Одевайся – и пошли!

Но Александра уже понесло. То ли «Einheitsfrontlied» на слова товарища Бертольда Брехта вдохновил, то ли он понял, даже не понял, почувствовал: уступать нельзя. Иначе ноги вытирать станут.

– Службу забыли, унтер-офицер? Во-первых, на «вы», во-вторых, по званию. Я по вашему счету фельдфебель, то есть «господин фельдфебель». Как поняли? Спрашиваю: как поняли?

Рыкнул и аж сам себе позавидовал. Как ни странно, сработало. Унтер подтянулся, легко ударил прикладом карабина о цемент:

– Понял, господин фельдфебель. Но одеться вам все-таки надо.

Если поддается, надо давить дальше. Белов резко мотнул головой:

– Чужую форму не надену! Представьте, унтер-офицер, вы попали в плен, с вас содрали мундир и дали взамен… Да хоть польский. Вы бы согласились?

Глаза унтера блеснули.

– Пшеки?! Да я скорее бы умер. Все ясно, господин фельдфебель. Пойду доложу.

Вновь хлопнула дверь. Александр присел на лежак, отодвинув подальше пахнущую хлоркой форму. Упрямится он, конечно, зря, захотят – в трусах отконвоируют. Но тут же одернул себя. А пусть! У них, в Рейхе, поди, детей страшными русскими комиссарами пугают. Значит, все правильно, надо соответствовать.

Эх, жаль Единый рабочий фронт только в песне и остался! Где вы, братья по классу?

Что же они задумали?

– Не они, – поправила себя Соль. – Мы!

Именно мы!

Пусть она родилась на Земле, но от Родины никогда не отрекалась и не отречется. Она – плоть от плоти Клеменции, дочь приора Жеана, она целовала крест и давала присягу. Слова простые и понятные: служить своей стране и защищать ее, если потребуется, ценой собственной жизни.

Думай, солдат!

Главные бумаги – в недоступном сейфе, но даже из служебных инструкций многое можно понять. «Тяжелые системы» спрятаны на третьем уровне, вход – по особому пропуску и только в сопровождении специального представителя с Клеменции при соответствующих документах. Третий уровень под вторым, жилым, который рассчитан на целую роту, значит, он едва ли меньше по размерам. Не такой и малый объем, будь это обычные бомбы, хватило бы на целый город. Прочей техники, судя по документам, в «Хранилище» нет. Возможно, эта рота – обслуживающий персонал. Пока Транспорт-2 находился на орбите, перебросить людей можно было двумя-тремя рейсами. И тогда в самом центре Европы появится уже не «Хранилище», а военная база с оружием, равного которому нет на Земле.

Соль вспомнила захваченный предателями Транспорт-3 – «Поларис». «Нечистые» запугали землян тем, что над Европой будет парить высотный аэродром. Неприятно, но не смертельно, в том же Рейхе уже вовсю работают над реактивными двигателями. А вот про «Хранилище» промолчали – то ли не знали, то ли для себя приберегли.

И что же теперь делать?