Нил Стивенсон - Падение, или Додж в Аду. Книга 1

Музей выглядел дорогим. Явно его сляпали не стажеры на скорую руку. Чувствовалось, что серьезные люди приехали из Лондона, работали над экспозицией много лет и создавалась она надолго. Многословные таблички, гравированные на загадочном коррозионностойком металле, излагали длинную интригующую историю. Корваллис пообещал себе, что вернется их прочесть. Сейчас, прохаживаясь и болтая с Беном о пустяках, он в фоновом режиме впитывал визуальную информацию и вынес общее впечатление, что институт уходит корнями в эпоху, когда люди носили большие парики – не пудреные, как у Джорджа Вашингтона, а цвета натуральных волос, и связан по научной линии с Паскалем и Лейбницем, по финансовой – с древней банкирской династией Хакльгеберов, а по политической с… неужто это правда Петр I? Каким-то образом это сходилось к ганноверскому «Лейбниц-архиву», который, честно сказать, никак себя не проявлял несколько сотен лет.

Создатели экспозиции умело замаскировали прискорбную лакуну материалами по первым механическим компьютерам, включая действующую модель разностной машины Беббиджа (ее построили в приступе нердовского энтузиазма, а затем пожертвовали музею местные ИТ-магнаты). Имелся обязательный алтарь Ады Лавлейс, а затем быстрая перемотка к середине двадцатого века и черно-белой фотографии молодых Алана Тьюринга, Лоуренса Притчарда Уотерхауза и Рудольфа фон Хакльгебера на велосипедной прогулке. Тут Корваллис почувствовал, что запутался: прошлый раз Хакльгеберы упоминались в связи с событиями на двести пятьдесят лет раньше. Но, видимо, этот Рудольф был из тех сверхпривилегированных белых мужчин, кто и впрямь оказался математически одаренным. Так или иначе, отсюда начиналось целое крыло экспозиции с предметами, которые Корваллис видел в десятках других музеев («Энигма», фотография «Бомбы» Тьюринга), а также уникальными экспонатами вроде ЭВМ, которую Лоуренс Притчард Уотерхауз собрал из органных труб и наполненных ртутью U-образных трубок.

Большая карта мира, расцвеченная дорожками светодиодов и окруженная плоскопанельными мониторами, пыталась донести до зрителя некую сложную цепочку событий, в ходе которых «Лейбниц-архив» увезли из Ганновера (то ли спасая бесценную реликвию от англо-американских бомбардировок, то ли потому, что Геринг хотел ее переплавить) и в конечном счете доставили на Филиппины, где он затонул, не достигнув берега, а позже был поднят Уотерхаузом и Шафто.

Главное заключалось в том, что архив состоял из золотых пластин с пробитыми в них дырочками, вроде ранней версии перфокарт. Пластины эти должны были читаться механическим компьютером под названием Логическая Машина. О Логической Машине много говорили разные ученые со времен Оливера Кромвеля, но никто ее так и не построил, пока Рэнди Уотерхауз – один из основателей Заумного кибербанка – не вбухал часть своих прибылей в создание действующей модели. На это ушло больше десяти лет, поскольку, коротко говоря, прожекты восемнадцатого века были очень наивны на инженерном уровне и требовали большого участия людей, чтобы двигать разные рычаги. И все же удалось сконструировать модель для работы с подлинными пластинами из «Лейбниц-архива».

Именно это обстоятельство и позволило Си-плюсу с Беном уединиться наконец для настоящего разговора. Случайный посетитель музея мог видеть Логическую Машину через окно с толстым стеклом, но само помещение отделял дополнительный пост охраны, где требовалось сдать сумки и пальто, после чего вас пропускали через рамку и охлопывали. Для большинства посетителей это был достаточно серьезный барьер, и они ограничивались взглядом через стекло. Бен и Корваллис прошли проверку на входе и оказались одни в стальной камере (она опечатывалась на ночь) с механизмом, который медленно перебирал золотые пластины и тыкал в них металлическими спицами.

– Она в интернете! – воскликнул Бен, указывая на плоскопанельный экран, закрепленный на кронштейне. По экрану двигались строчки – так медленно, что по большей части текст казался застывшим. Корваллис узнал низкоуровневый интернет-язык.

– Ага, – изумленно согласился он.

– На пенсии эпифитовские гики сумели научить Логическую Машину протоколу TCP и присвоили ей собственный IP-адрес. Можешь пингануть ее, если некуда будет девать время.

Они постояли минуту-две, глядя на работу Логической Машины. Было что-то приятно-успокаивающее в том, как металлические стержни цепляют пластины.

Выждав приличествующее время, Си-плюс сказал:

– Итак. Элмо Шепард.

– Эл – фанатик, – ответил Бен.

Бен был в рекламной футболке одной из ранних версий «Т’Эрры», изрядно заношенной, с дыркой от моли над правым соском. Корваллис, не спрашивая, знал, что Бен надел ее сегодня в память о Ричарде Фортрасте, который взял его на работу, после того как Бена выгнали из Принстона. Бен был круглолицый, кудрявый, небритый.

– Ты встречался с Элом?

– Скажем так, пару раз сидел с ним на переговорах. А что?

– Года два назад он ошивался здесь, хотел замутить что-то между нами и ЭЛШ. После стадии предварительных ухаживаний высокое начальство УОТИМа сочло, что на переговорах нужен программист – просто чтобы сообразить, что же такое Эл предлагает.

– Удивительно, – заметил Корваллис. – Мне казалось, Эл занимается всякими вещами вроде ионно-лучевого сканирования. Как собрать данные и поместить их в облако.

– То есть тем, что совершенно не по моей части.

– Да.

– Ну он смотрит дальше. – Бен отпил кофе с молоком из бумажного стаканчика. – Кстати, в том, что ты назвал, он чувствует себя неувереннее всего.

– Потому что привык жонглировать битами.

– Да. Ему пришлось основательно напрячь мозги, чтобы вникнуть в биологию.

– Оно и заметно по общему подходу, – сказал Корваллис.

– Вот именно. Ребята из «Эфрата крионикс» хотели сохранить тело. Вернуть к жизни конкретный кусок мяса. – Бен пантомимой изобразил, как Эл Шепард отмахивается от этой мысли. – Элу оно не нужно. Превратить его в биты. Как можно скорее. Мясо выбросить. – Он выразительно указал на Логическую Машину и скроил гримасу, пародируя того, кто при виде нее скажет: «Вот он, настоящий мозг!»

– А потом запустить цифровую модель.

– Да. Ты же знаешь, он верит в Сингулярность.

– Знаю.

– Так что все сходится. – Бен улыбался, но совсем не весело.

– И он хотел сотрудничать с вами в этом направлении.

Другими словами, чтобы сделать следующий шаг. Программно воссоздать работу человеческого мозга. Реинкарнировать отсканированный коннектом в качестве облачной цифровой души.

– Я подписал эндиэй, так что много рассказать не могу, – продолжал Бен. – Но я уже упомянул, что присутствовал на переговорах. Два и два можешь сложить сам.