Фредерик Браун - ЧУЖАЯ АГОНИЯ Сборник научно-фантастических рассказов

Тогда, давным-давно, он временами слышал по радио, которое осталось его единственной связью с Югом, о борьбе, ведущейся за освоение ставших прохладными территорий вблизи экватора. Он не знал, чем закончилась вся эта борьба, которая велась с отчаянной изобретательностью потерявших надежду людей, в умирающих джунглях и пустынях, которых уже коснулся первый снег. Возможно, исход оказался печальным: радио хранило молчание вот уже пятнадцать или даже более лет.

Однако если люди и машины на самом деле возвращаются с севера и идут во всех направлениях, он сможет услышать их голоса, когда они переговариваются между собой и с теми землями, откуда пришли, по радио. Профессор Миллворд покидал здание университета не чаще десятка раз в год, да и то по крайней необходимости. За прошедшие два десятилетия он собрал все необходимое в магазинах в районе Блюмсбери, так как при окончательном бегстве людей огромные запасы товаров были брошены из-за отсутствия транспорта для их вывоза. В самом деле, по многим показателям его жизнь можно было назвать роскошной: еще ни один профессор английской литературы не носил таких мехов, которые он нашел в магазине на Оксфорд-стрит.

Солнце ярко сияло на безоблачном небе, когда он взвалил на плечи свой рюкзак и открыл тяжелые ворота. Всего десять лет назад в этом районе охотились стаи голодных собак, и хотя в последние годы ему не повстречалась ни одна из них, он все же вел себя осторожно и. выходя на улицу, всегда брал с собой револьвер.

Солнце было настолько ярким, что его отблески резали глаза; однако лучи почти совсем не грели. Хотя полоса космической пыли, сквозь которую проходила Солнечная система, мало влияла на яркость свечения Солнца, она лишала его лучи всей присущей им силы. Никто не знал, выйдет ли мир из этой полосы через десять или тысячу лет, поэтому цивилизация двинулась на юг в поисках земель, где слово «лето» не было пустой насмешкой.

Недавние сугробы были плотно утрамбованы, и профессор Миллворд без особого труда преодолел путь до Тоттенхем-керт-роуд. Когда-то ему приходилось часами пробираться по глубокому снегу, а однажды он даже был заперт в своей огромной железобетонной башне на девять месяцев.

Держась поодаль от домов с угрожавшими падением горами снега и сосульками, свисающими, как дамоклов меч, он шел на север до тех пор, пока не достиг нужного магазина. Вывеска над разбитыми витринами все еще ярко блестела: «Дженкинз и сыновья. Радио и электротовары. Широкий выбор телевизоров».

Немного снега провалилось внутрь дома сквозь пролом в крыше, но маленькая комнатка на втором этаже осталась в неприкосновенности с тех пор, как он в последний раз был здесь с десяток лет тому назад. Многоволновый радиоприемник все так же стоял на столе, а по полу были в беспорядке разбросаны пустые консервные банки — молчаливые свидетели долгих часов, проведенных им здесь в полном одиночестве, пока надежда не угасла окончательно. Он подумал о том, что ему вновь придется испытать все эти муки.

Профессор Миллворд стряхнул снег со «Справочника радиолюбителя на 1965 год», откуда он почерпнул все свои скудные знания в области радиосвязи. Тестеры и батареи все еще лежали на своих местах и, к счастью, некоторые из батарей все еще хранили заряд. Он перебрал весь запас, пока не составил нужную цепь, и, как мог, проверил приемник. Теперь он был готов.

Ему было жаль, что он не мог выразить изготовителям приемника благодарность, которой они заслуживали. Тихое шипение из громкоговорителя напоминало ему о «Би-би-си», о девятичасовых выпусках новостей и о симфонических концертах, обо всем, что он принимал как само собой разумеющееся в том мире, который ушел в небытие. Еле сдерживая нетерпение, он обшарил все диапазоны, но нигде не было ничего слышно, кроме вездесущего шипения. Это расстроило его, но не очень: он помнил, что настоящее испытание начнется поздно вечером. Пока же он сможет поискать что-нибудь полезное для себя в близлежащих магазинах.

На закате он вернулся в маленькую комнатку. Как только солнце село, в сотне миль над его головой тонкий и невидимый глазом слой Хэвисайда начал подниматься вверх, к звездам. Так происходило каждый вечер в течение миллионов лет. Человек использовал этот слой для своих целей, чтобы передавать по всему миру послания вражды и мира, тривиальные сообщения и звуки музыки, когда-то названной бессмертной.

Медленно, с огромным вниманием, профессор Миллворд начал крутить ручку настройки в коротковолновых диапазонах, которые лет тридцать назад представляли собой какофонию из кричащих голосов и пронзительной морзянки. Когда он слушал, слабая надежда, которую он осмелился лелеять в сердце, вновь начала таять. Лишь легкий треск грозовых разрядов где-то на другом конце света нарушал эту невыносимую тишину. Человек отказался от своего последнего завоевания.

Вскоре после полуночи батареи сели. У Миллворда не было ни малейшего желания искать новые, поэтому он закутался в меха и заснул тревожным сном. Он нашел утешение в мысли о том, что, не получив доказательств своей гипотезы, он, тем не менее, и не опроверг ее.

Холодные лучи солнца затопляли одинокую белую дорогу, когда он пустился в обратный путь. Он очень устал, так как мало спал, и сон его нарушался неотвязной мыслью о возможном спасении. Тишина внезапно была прервана отдаленным грохотом, разносившимся над заснеженными крышами. Он исходил — сейчас в этом не было никакого сомнения, — из-за северных холмов, где когда-то находилась спортивная арена. С крыш зданий, стоявших по сторонам улицы, шурша, сошли небольшие снежные лавины, и вновь воцарилась тишина.

Профессор Миллворд стоял неподвижно, взвешивая, оценивая, анализируя. Звук был слишком слаб для обычного взрыва (он опять мечтал), это было не что иное, как отдаленный грохот ядерного взрыва, уничтожающего и разбрасывающего за один раз миллионы тонн снега. Надежды вновь ожили, а ночные разочарования начали затухать.

Эта секундная пауза чуть было не стоила ему жизни. Откуда-то из переулка в его поле зрения ворвалось что-то громадное и белое. В течение какого-то мгновения его мозг отказывался осознать реальность видимого; потом паралич прошел, и он лихорадочно схватился за свой бесполезный револьвер. Прямо на него, переваливаясь и мотая головой в гипнотическом змееподобном движении, медленно шел белый медведь.

Он бросил все свои вещи и побежал, путаясь в снегу, к ближайшим зданиям. К счастью, вход в метро находился всего в каких-нибудь пятидесяти футах. Стальная решетка была закрыта, но он помнил, что много лет назад сломал замок. Желание оглянуться назад было нестерпимым, так как он не слышал ничего, что могло бы подсказать, как далеко находится его преследователь. Одно ужасное мгновение железная решетка сопротивлялась его окоченевшим пальцам. Потом она неохотно подалась, и он протиснулся сквозь образовавшуюся узкую щель.