Максим Курочкин - Аниськин и шантажист

– О,кей, – согласился Кирилл, – давай завербуем начальницу почты, а преступника будем искать среди более выразительных людей. На мой взгляд, самая выразительная дама в Но-Пасаране – это Ариадна Федоровна. Хоть и знакомство наше не оставило во мне приятных воспоминаний, но ей нельзя отказать в незаурядности.

– Стоп! – остановил его Костик, – а знаешь, ты в чем-то прав. То, что Рыбий Глаз натура экстравагантная, отрицать нельзя. А от экстравагантности до шизофрении один шаг. Так что всех ненормальных тоже необходимо взять на заметку. Кстати, рядом с Савской можно поставить Куркулева, его супругу Веру Степановну и родного брата Веры Степановны Колю-Болеро.

– Семейка! У них что, все чокнутые?

– Сам Куркулев не чокнутый, просто он всегда идет на поводу у супруги, а у нее с головой и правда не все в порядке. Они ни с кем не общаются, ни с кем не считаются, никого не любят. В народе его зовут Бирюк, а жену – Бирючиха.

– Бирючиха точно сумасшедшая, или это только народное мнение?

– Знаешь, есть такие люди, которые вроде бы не подходят под понятие «сумасшедшие». Однако все поступки их настолько отличаются от поступков нормальных людей, что народная молва награждает их титулами ненормальных. Часть этих людей не приносит никакого вреда окружающим, а странности их настолько симпатичны, что не вызывают ответной агрессии. Этих людей еще называют «не от мира сего». Другие же наоборот изматывают всех своими придирками, учат жить, делают замечания, ежеминутно высказывают «свое мнение», которое в конечном счете никого не интересует и за все это еще и требуют требуют любви и поклонения. К таким и относится Вера Степановна.

– А Коля?

– Коля – блаженный. Его обожает весь Но-Пасаран, мне он вообще напоминает пушкинского юродивого из «Ивана Сусанина». Колю-Болеро никто не смеет обидеть, его даже собаки не кусают. А бабушки из дома престарелых плетут интриги за право завоевать симпатию блаженного. Он что-то вроде местного талисмана.

– Хватит ли ума у этого талисмана на организацию работы Рыбьего Глаза?

– Он, кажется, даже читать не умеет. А Рыбий Глаз работает на компьютере.

– Слушай, нам просто необходимо узнать, у кого в Но-Пасаране есть еще машины. Ты сможешь это сделать?

– Я думаю, стоит попробовать через Крестную Бабку. Она все про всех знает. Даже если не ответит мне сразу, попрошу пройти по дворам, поспрашивать.

– Да вы чего? Ополоумели? – неожиданно взвизгнул Печной,

– девку в разведку посылать? Да такое даже во время второй мировой не поощрялось, я уж молчу про первую. Она вам что, курсистка какая?

– Спокойно, спокойно, – попытался утихомирить так некстати взорвавшегося Печного Кирилл, – никто ее в разведку не посылает, сейчас не вторая мировая, и даже не первая, спите, дедушка, и пусть вам приснятся сладкие тихие сны.

– Я те покажу, сны, – в подтверждение суровых намерений Печного со снохоубежища свесились валенки цвета ряженки с угрюмо свисающими из них ногтями.

– Влипли, – тихонечко вздохнул Кирилл, – никаких условий для спокойной работы.

– Нет, ну сами посудите, – заглядывал поочередно в лица братьев Печной, – рази могем мы, мущины, жизнью девки рисковать? Рази это дело?

– Не беспокойся, дедуся, – предпринял попытку мирного урегулирования конфликта Костик, – дело это совершенно не опасное, не пострадает твоя Пелагея.

– Не опасное? Это для Калерии вашей не опасное, она и тигру одной левой заломает. А Пелагея моя девушка нежная, на пялицах и спицах воспитанная. Не позволяю ее впутывать, и все тут.

– Хорошо, – устало вздохнул Костик, – раз ты против,

пусть супостат топчет белое тело земли своими кованными сапогами, пусть.

– Чаво? – притормозил Печной.

– Таво! Мне-то не каждый откроется, не говорю о Кирилле, а Пелагее твоей каждый с удовольствием все выложит. Эх, думал за считанные дни дело раскрыть, а теперь месяц провожусь.

– Да, это точно, – поддержал его Кирилл изо всех сил тараща глаза, чтобы не рассмеяться, – а самое главное, лишат тебя за этот месяц зарплаты, не отдашь ты вовремя Анне Васильевне за квартиру, выгонит она тебя и поселят сюда кого-нибудь другого, а может, и сама Анна Васильевна переселится.

– Не, – не совсем уверенно пробормотал дед, – не выгонит. Это она только со мной лютая, а молоденьких любит.

– У них мясцо мягше, – пропищал Кирилл.

– Чаго? – опять не расслышал дед.

– Да это он так, переживает.

– Ага, переживаю, что без зарплаты и колбасы Косте купить не на что будет, и пряники к чаю вам теперь заказаны, и апельсины только по телику смотреть будете.

– Дык, Калерия подкормит, – не терял оптимизма старик.

– Калерия как узнает, что Костика зарплаты лишили, сразу

его и разлюбит. Кому нужен мужик без зарплаты?

– Калерия не из таких, – неуверено ответил дед, – хотя бабы создания противоречивые.

– Вот видишь. Так что выбирай – или без зарплаты, или придется Пелагее на разведку идти.

– Зачем же Пелагее? Я и сам схожу.

Кирилл фыркнул, а Костик задумался. Был, был на его памяти день, когда Печной ходил в разведку по заданию Костика. И надо сказать, выполнил свое задание блестяще. Наверное все-таки разведчик – это не профессия, а призвание. Дело было летом, и дед удачно замаскировался в черную хламиду, которую он назвал «нарядом восточной женщины». Костик вынужден был признать, что появлением восточной женщины в российских глубинках в наше время никого не удивишь, немного сомневался он лишь по поводу паранджи, которую напялил на себя Печной. Но когда он потребовал снять паранджу, то стало еще хуже: без паранджи дед совсем не был похож на женщину, будь она женщина востока, запада, юга или севера.

Удобство хламиды состояло еще и в том, что она скрывала под своим длинным подлом валенки деда, снять которые не было никакой возможности по причине чрезмерно разросшихся ногтей. Восточная женщина бродила по деревне, приставала к группам местных мужичков и быстро развязывала им языки. Поведение обычно робкой и стыдливой восточной женщины было не совсем логичным, но Печной маскировался именно под старую женщину, а старые женщины Востока могут себе позволить хождение в массы, их авторитет и репутация не подлежат никаким сомнениям. К тому же Костик очень сомневался в том, что Печной вызывал мужиков на откровенность с помощью своих женских чар. Он подозревал, что весь маскарад служит лишь для маскировки от Анны Васильевны – село давно знало о существовании деда на комаровской печи. Скоре всего, народ выкладывал сведения именно Печному, а не чужой женщине с Востока.

– Как же ты пойдешь в наряде восточной женщины? – спросил он деда, – сейчас не лето, замерзнешь.

– Дык, я надену под наряд доху и буду толстой восточной женщиной, – нашелся дед, – восточные мужики – они у-у-умные, все наряды шьют на один размер, самый большой, зато не надо женам новые тряпки покупать, когда она на сносях или сохнет. И худые и толстые в одном и тем же шастают. Летом я был худой восточной женщиной, теперь буду толстой. Опять же для маскировки пользительно, чтобы не заподозрили, что одна и та же баба зимой и летом по селу шкандыбает.