Максим Курочкин - Аниськин и шантажист

– Убедил, – махнул рукой Костик, – иди, разведывай.

Только смотри, чтобы все точно узнал. Нам неполные сведения не нужны.

– Все будет у полном порядке, – обрадовался Печной, скидывая с печи огроменную, как дохлая мурена, пыльную черную тряпку, призванную изображать восточный наряд. – Не старе-е-еют душой, не старе-е-еют душой ветераны…

– Ах ты сволочь поганая, ах ты кобелина некострированная, да я тебе сейчас эти конфеты знаешь куда засуну?

– Да ты че, Светк, я ж сюрприз тебе хотел сделать, – прикрывался мужик лет сорока от шоколадного артобстрела, – во бабы, не поймешь их. С пустыми руками придешь – ноют, что только на водку все трачу, шоколаду принесешь, вопят, что фигуре вредно или вообще бредятину несут. Да не изменял я тебе, не изменял, откуда ты взяла-то?

– Да все село уже знает, что Рыбий Глаз шоколадом с рогатыми женами расплачиваться велит. А я-то думаю: чего ты такой тихий с утра ходишь? А тут вот чего! Вот она разгадка-то!

Женщина схватила горсть конфет и со всей мощи зашвырнула ее в красную физиономию мужа.

– Дура, – неожиданно мирно сказал вдруг он, – ты на число сегодня смотрела?

– А то! – немного отвлеклась жена. – До отела Ночки как есть неделя осталась.

– Ночки! Только и думаешь о скотине да о глупостях всяких. А то, что сегодня восемнадцать лет как мы свадьбу сыграли, забыла.

Женщина охнула и присела на край табуретки.

– И чего? Ты эти конфеты мне? Просто так? В подарок? Без всяких дурных мыслей?

– Взвесила бы сначала, а потом орала. Там семьсот граммов шоколадных и пятьсот ирисок. А у Рыбьего Глаза какая такса?

– Кило шоколада.

– Вот то-то и оно. А тут – кило двести. Скоро пятый десяток покатит, а все считать не научилась. Двоечница.

Честно говоря, местные жители не совсем понимали, зачем областной ревизор так часто устраивает облавы в но-пасаранском доме престарелых. Куда бы не приезжала ревизия, из какого ведомства бы она не являлась, в ее составе всегда был этот приличный невысокий мужчина. «Зимой-и-летом-одним-цветом», – дразнились на него обитательницы «Улыбки» за непристойного коричневого цвета костюм, в котором ревизор родился, и в котором, скорее всего, собрался умирать.

«Зимой-и-летом», судя по всему, был холост, не брал взяток и жил с мамой. Этот вывод проныры-старушки сделали из комплекта умозаключений:

1. За такого задохлика даже старушка-вдова с пятью детями не пойдет.

2. Если бы взятки брал, купил бы себе еще один костюм.

3. Должна же быть у бедняжки хоть одна душа, которая бы о нем заботилась.

Бухгалтерия какого бы объект Но-Пасарана не подверглась проверке, этот тип всегда находил время, чтобы попотрошить бухгалтерию «Улыбки». Когда он появлялся, лицо Инессы Васильевны становилось непроницаемо-строгим, она молча делала приглашающий жест в сторону своего кабинета и спокойно уходила по своим делам. Создавалось впечатление, что в отличии от всех нормальных людей, она совсем не боялась ревизора. А может быть, очень удачно делала вид, что не боялась.

Она никогда не присутствовала при работе «Зимой-и-летом». А он еще не разу не смог найти, к чему можно было бы придраться. Такое, по крайней мере, создавалось впечатление. К чести Инессы Васильевны надо сказать, что она и не пыталась как-то задобрить «проверяльщика», как-то приголубить его, как делают в других организациях. Никаких фуршетов, никаких сверточков, никаких конвертиков.

Старушки пытались подкормить неприятного гостя, великодушно предлагали ему сыграть в «лото», но их потуги потерпели полное фиаско. Бабуси сначала обиделись, а потом воспылали к нему недоверием. Человек, который многократно отказывается от их восхитительных пирожков с «капустом», не может не носить камня за пазухой.

– И чего шляется? Знает ведь, что нашенска Инесса Васильевна чиста, как цыпленок суточный, а шляется. Видать, место ее занять хочет, – сердито выговаривала Анна

Андреевна одна из бабусь, Бесу.

– А откуда вы взяли, что он и в этот раз ничего не нашел?

– Так видно же. Выскользнул из двери тихо, ужиком, глазки блудливые свои потупил, не то со стыда, не то с досады.

Когда чего находят – не так себя ведут, павлинами ходят. Вот, скажем, Федотовны мужу покойному все казалось, что она от него к соседу по ночам шастает. Проснется, бывало, а у ее и место уже все выхолодилось. Скоко раз выскакивал на крылец, а она уж тута как тута: «Я, Ванечка, пописать ходила, цистит, проклятущий, замучил». А какой там цистит, когда в смородине кто-то шур-шур, и дым от табачища на весь огород?

Бабуська долго и самозабвенно рассказывала, как вылавливал легкомысленную Федотовну простофиля-супруг, чуть не в лицах изображала, каким гоголем ходил он после того, как сумел изобличить и покарать неверную. Может быть, она и не заметила, как незаметно исчез Бес, а может, заметила. Просто ей так не хотелось прерывать ускользающую паутинку воспоминаний и прогонять нахлынувший на нее аромат растертого в ладонях смородинового листа, смешанного с ароматами летней ночи, самосада усатого соседа и приятно щемящего страха перед мужней расплатой.

Ей даже не было обидно, что он предпочел общество этого унылого и бледного «Зимой-и-летом» ее обществу. Ну, поскакал за этим проверяльшиком. Ну, покурят, в лучшем случае, в шашки сыграют. Разве понять этому постояльцу, что ничего не может быть важнее воспоминаний о том, что было? Нигде, ни в какой самой современной машине, ни в какой самой знаменитой библиотеке не найдет он то, что спрятано в голове этой совершенно неприметной старушки. А скоро и они, эти воспоминания, исчезнут, растворяться в бесконечных просторах Вселенной вместе с ее ставшим таким никчемным телом… И зачем она только не сказала, что это она, а не Федотовна бегала летними ночами к соседу? Может, послушал бы, хоть из вежливости. Эх, мужчины…

Костя был на вершине блаженства. Сколько раз он злился и метался оттого, что не может раздвоиться, растроиться, расчетвериться! Сколько раз мечтал о настоящем толковом помощнике! И вот его мечта хоть на время, но осуществилась. Конечно, нельзя на все сто доверять Печному – натура у него противоречивая, лукавая, зато нет никакого сомнения в эффективности помощи Кирилла. Он всегда шел на пол-шага впереди Костика.

Для начала братья взялись за самых вероятных претендентов на роль Рыбьего Глаза. Кирилл с радостью согласился обойти всех бывших заключенных Но-Пасарана, и попробовать выведать у них, поддерживают ли они какие-нибудь отношения с начальником колонии. Легенду себе он сочинил быстро: представитель общества «Чистая совесть» желает узнать, не проявляют ли по отношению к начавшему новую жизнь человеку дискриминацию односельчане и власти совхоза.