Максим Курочкин - Аниськин и шантажист

– И ничего? Никакой зацепочки, никакого намека? – предпринял он последнюю попытку.

– Я смотрю, вас больше всех «Улыбка» интересует, – попытался улыбнуться Анастасий, – так вы прямо и скажите, не петляйте. А про дом престарелых я вам рассказал все.

Давно за ними наблюдаю. Можно сказать, эксперимент ставлю: могут ли люди жить честно и не бедствовать при этом.

«А он не так уж и прост, как кажется, – уже не в первый раз подумал Костик, – и вполне сможет еще не раз помочь мне».

– Знаете, вы оказали мне действительно важную услугу, – совершенно искренне поблагодарил он, – вы не будете против, если я буду обращаться к вам за помощью время от времени?

– Ну, что же. Всегда рад, всегда рад. Я часто у вас бываю.

И мы с вами действительно делаем одно дело, если я в вас не ошибаюсь.

«Какой милый человек, – думал Костик, шагая домой, – и профессионал сильный. Как часто за серой маской бледной моли прячется мерцающая колибри или роскошный трудяга-шмель».

Тут он совершенно некстати вспомнил, как однажды уже ошибся в милом человеке, которого мечтал сделать своим помощником и чуть ли не напарником и помрачнел. Как часто за маской благородного льва прячется мерзкая гиена с кровавой пастью или вертлявый предатель-шакал!

А может, кстати вспомнил.

– Пойдем, а? Ну чего ты ломаешься?

– Не, Лех, я завязал, хватит мне одного раза.

– Да брось ты! Прикольно же. И контра по физике завтра.

– Ага, прикольно. Целую неделю полы на этаже мыть – это тебе прикольно?

– Так я тебе говорил, давай мыть не будем, а ты: «Батя отлупит, батя отлупит».

– Конечно, твой поорал бы, и все. А мой…

– Да может, не узнает никто.

– Ты в прошлый раз говорил, что тоже не узнает. Ну и чего?

– Так то в прошлый.

– А за стекла опять платить придется? Тогда сошло, отцу про экскурсию натрепал, а сам в лесу отсиделся, так тогда тепло было. Сейчас не отсидишься. Да и не даст он второй раз на экскурсию. Может, ты один?

– Да че один? Никакого куражу одному. Да и пол мыть. С тобой еще ничего, отбились, а вот одного засмеют.

– Пошли лучше к Катьке? Она в городе мультик купила – отпад. Звала.

– Мультик?

Два великовозрастных балбеса по осени перебили окна в двух классах нижнего этажа школы. Школа стоит немного на отшибе, ни один нормальный ночью туда не пойдет. И похвастались-то всего двум-трем одноклассникам под страшным секретом, а глядишь ты, узнал. Оштрафовал на сумму выбитых стекол и мыть полы добровольно на первом этаже приказал. Целую неделю. Пацанам пришлось соврать, что это в плане развития мускулатуры полезно, будто профи специально полы моют, чтобы руки развить. И то не все поверили. Да и то: кто же в здравом рассудке сам будет уговаривать уборщицу теть Асю отдохнуть немного?

Бить стекла было весело, а вот расплачиваться не очень. И ладно, если бы у одного из них отец не был так лют на руку. Можно было бы признаться, пусть родители бы и расплачивались – стекла вставляли, прощения просили. А так – нет. Так что во второй раз подобный подвиг совершать не так уж и хотелось. Лучше действительно, к Катьке.

– Здраствуйте, ягодки!

Мужчина был белозуб, ясноглаз и высок. Просто картинка, а не мужчина. Портила его только угрюмая тюремная роба, да такого же колору нелепая шапочка на голове.

– Ой, Гришанька пришел, – пропела одна из «ягодок», – а мы и не ждали. Теста сегодня не ставили. Побегу на кухню, стребую, чтоб хоть блинков в сметане по-скорому накидали.

– Ой, торопись, Марковна, а то я ненадолго. На полтора часа только и отпустили. Коле основания для корзин выточил, лаком покрыл, принес. Пусть работает.

– А сам обещался дать мне в «лото» отыграться, – надулась было Марковна.

– Отыграешься, красавица, отыграешься. Не в обиду другим – два раза с тобой сыграю. Только в следующий раз.

– И не знаем, как благодарить-то тебя, – заторопилась другая «ягодка», – рази Коленька наш сам осилил бы столько донышков наточать? Плетет-то он ладно, а вот донышки никак делать не умеет.

– А зачем ему уметь, когда я у вас есть? Пока я жив, носить буду.

– А выпустют тебя, тогда как?

– До чего вы все, дамы, эгоистичны! – по-хорошему расхохотался Гришанька, – нет, чтобы свечку поставить, чтобы меня поскорее «на свободу с чистой совестью», они переживают. А может, я женюсь на одной из вас, что помоложе, да повеселее, и тут останусь? Ну-ка, стройтесь в ряд, буду жену выбирать.

Старушки смущенно захихикали в лепестки платочков, будто и впрямь этот ласковый зрелый мужик может положить глаз на одну из них. И только одна, самая бойкая, нашлась:

– А ты, Гришанька, не выбирай, ты всех скопом бери. Каждая поодиночке мы, может, ни на что не годные, а вместе с любым парнем сдюжим.

– Это что, вы гарем мне предлагаете открыть?

– Гарем, гарем. А чего это?

Гришанька поманил к себе старушек, оглянулся и зашептал им что-то быстрым плутоватым шепотом. Бабушки сначала остолбенели, а потом единодушно охнули и посыпались в разные стороны.

– Куда вы? – кричал Гришанька, – сами же просились! Где заведующая-то? Мне ж отметиться надо, что до вас дошел и донышки для корзин десять штук донес.

– Я вас провожу, – тихо предложил неожиданно возникший за его спиной Бес.

Кирилл оправдал ожидания брата. Он сумел обойти практически всех но-пасаранцев из бывших, сумел ввести их в заблуждение, и впасть им в доверие. Правда, никто из них не мог запомнить его имени, и почти все звали не Кирилл Дмитриевич, а Константин Дмитриевич. Но Кирилл списывал это на то, что в деревне давно перестали называть детей старыми русскими именами и перешли на более простые, незатейливые: Костя, Коля, Толя. Вот и сбиваются.

Справедливости ради сказать, был еще один момент, который вводил его в недоумение. Когда он представлялся представителем общества «Чистая совесть» и излагал цель своего визита, хозяева часто кивали, совершенно не интересовались, что это за общество и чем занимается. И вообще вели себя поначалу скованно и напряженно. Поначалу, так как вскоре обаяние Кирилла брало верх и бывшие преступники вкупе с членами их семей расслаблялись и развязывали языки.

Были и потери. Покидая дом последнего экс-уголовника, Кирилл увидел уже знакомую ему Митропию. Малышка интимно поманила его пальцем, юноша шагнул было ей навстречу, но вовремя остановился. В памяти его еще жило воспоминание о жевательной резинке, приютившейся в его локонах.

– Чего тебе, девочка? – со всей строгостью, на какую он только был способен, спросил Кирилл.

– Кое-что покажу. За так.

Кирилл уже понял, что Митропия представляет из себя не совсем обычную копию своей матушки: размеры ее были приуменьшены, а отрицательные черты доведены до совершенства, если так можно было сказать про отрицательные черты. То, что эта барышня предлагала что-то «за так», могло означать одно: Кирилла ожидает нечто настолько неприятное, что он пожалеет, что выбрал путь борца с нарушителями правопорядка, а не торговца черешней. А с другой стороны…