Ольга Апреликова - Золотой братик

Конечно, что-то он слышал о Храме Венка. И зачем вообще нужны Храмы – для праздников? Юм как-то связан с Храмами. Да еще Артем сказал – Юм хозяин этого всего? «Горизонт событий»? Что это? И как еще он сложно Юма назвал? Дракон как-то там? Интересно. И боязно.

Никогда раньше Дай здесь не был, и что это за вместилище счастья, невидимым синим огнем сгустившегося под далеким куполом – не знал. А потом можно будет прийти сюда снова? Здесь хорошо. Хотя, наверное, без Юма здесь все не так. Сейчас-то это ведь именно он заставил сиять всю эту каменную громаду.

Дай глубоко дышал. Этот невидимый огонь Юма, преломляемый и умноженный Храмом, превращался в нем в стремительный ток жаркой живой крови и сумасшедшую радость. Дикий и ослепительный, солнечно-синий свет наполнил его до макушки. Он поднес ладошки к лицу – они светились напряженным бело-золотым, нежным огнем, вздрагивающим от пульса – куда ярче, чем когда-либо. Он не хотел, чтоб это видели чужие и отодвинулся дальше в нишу, спрятался за каменную одежду статуи. И тут вдруг еще заметил: если касаться холодного темного мрамора, в камне вспыхивало и медленно угасало светлое пятно, высвечивающее крупинчатую структуру. Вот под ногами – целая лужица такого же белого, как солнечный снег, света, тоже вздрагивающего за горячо толкающимся в груди сердцем. Дай подумал, отколол от воротника тяжелую брошку из синих аметистов и золотистых мелких топазов. Она была старинной, ее, превращая вчера в сказочного восточного принца, вместе с кучей еще всяких красивых старинных украшений на него навесил Юм, когда ехали на слоне. Это все они потом еще дома на елку повесили, но брошечку – да потому что камни были настоящие, живые – Дай оставил себе, играть. У брошки была толстая золотая игла застежки. Дай отодвинулся еще, в самую темноту за каменным подолом. Прижмурившись, ткнул тупой иголкой себе в большой палец. Больно почти не было, а кровь и не светилась, как он ждал, только дрожал яркий отблеск на густой капельке. Дай присел и аккуратно капнул ее на темный мрамор. С глухим толчком сердца внутри камня брызнула такая яркая вспышка, что он подскочил и засмеялся. Не удержался и еще два разика капнул, ахая от сладкого испуга при ударе света, потом сунул занывший палец в рот. Сжимая брошку в ладони, осторожно выглянул – а народа-то! Стоят тесно, дети помладше впереди, у приподнятого в центре огромного круга, исчерченного поблескивающими линиями. За кругом, у сияющей стены, хор в белом и черном, оставляя проход в темноту, клубящуюся синим. Там, в приподнятом круге, где сияет черный лед пола и металлические линии, скоро появится Юм. Он будет делать что-то важное для всех… Дай раньше два раза видел, как Юм колдует-танцует для чего-то важного и непонятного. Это было ни на что не похоже и так красиво, что не могло быть наяву. А теперь – что, может? В реальности? На самом деле? Там, под камнем и линиями круга, Дай чувствовал тех же просыпающихся знакомых змей разных энергий, сильных и опасных, которых Юм должен зачаровать и заставить сделать что-то хорошее. Но ведь сейчас-то все на самом деле, а не в сказке? И вчера, все эти слоны и елка – это ведь тоже все на самом деле? Не сон ведь?

Шорох и плеск голосов, как теплая вода, переливался у ног Дая. Он присел, чтобы казаться незаметнее; смотрел на людей, снова разглядывал кружащие голову линии на стенах. Кое-как приколол брошку на место. Казалось, что камешки щекотятся, если их неплотно трогать пальцем. А капельки крови на мраморе так и остались светящимся следом, яркими золотисто-белыми пятнышками, а сами исчезли.

Внезапно что-то произошло – натянутые радостные нервы вздрогнули и застонали. Это запел хор. И эту мелодию всегда мурлыкал Юм, когда усаживался у маршевого пульта своего корабля. А большие люди в черном, там, в круге, что-то совершали непонятное, будто очень медленно танцевали, и любой шаг, любой взмах широкого рукава, оставляющего в воздухе шлейф из рассыпающихся и тающих искринок, обладал почти уловимым смыслом. Как линии каменных сияющих узоров. Будто это было подсказкой, знаком, уравнением, которое нужно решить по знакомой формуле.

Он прижался к статуе. И неожиданно почувствовал, как ее наполняет добрая живая сила. Поднял голову, но статуя была такой большой, что он ничего не разглядел, кроме раскрытой над ним защищающей каменной ладони. А он даже не знал, кто это и как его зовут. Но он понял всем существом, что эта ладонь точно так же раскрылась бы над ним, если бы статуя вдруг ожила. Он улыбнулся и прислонился к согревающемуся от его тепла мрамору.

Посмотрел на те статуи, что были ему видны на той стороне зала. Они тоже лишь казались каменными, а на самом деле – ждали, живые и неподвижные, того же чуда, что и теплые, тихо дышащие, радующиеся люди.

Синий тайный свет так сгустился, что над кругом стало темно. Дай замер. Свет в центре зала сжался – и вспыхнул ослепительно. И там возникла невысокая темная фигурка в парящем вокруг многослойном одеянии.

Зал ахнул.

Значит, и для всех появление здесь Юма – это счастливое чудо, это что-то невозможное – и его узнали все!

Почему же его знают – все?

Ведь он – тайна?

Юм невыносимо плавно поднял руки, и голубая метель энергии закружила над головами, завертелась, заплясала. В каждом кванте этой волшебной энергии Дай чувствовал сотни будущих жизней. И вечность. Такого он не видел раньше… Конечно, видел, как Юм танцует, да он вообще всегда танцевал, и в Круге тоже, но то, что раньше позволял увидеть Юм, было ласковой игрой, забавой. Теперь каждое его движение казалось очень медленным от страшной тяжести, которую несло. Даже воздуху трудно пропускать сквозь себя эти отчетливые плавные жесты. Это только похоже на танец. Это раскручивается грандиозный венок сил, такой, что даже планета под ногами кажется маленькой… Ему бы стало страшно, если б там в круге был не Юм. А так вся неистовствующая воронка энергий медленно кружилась, подчиняясь спокойным движениям существа незнакомо пугающего, но с родными синими глазами. Да, очень тяжело и опасно выводить собой все эти чары, сплетать их, как нужно – но Юм не ошибется. Он вообще не ошибается. Дай почти понимал суть этих движений, складывающихся в подобие танца. Юм кружился и кончиками пальцев переплетал невидимых змей, создавал собой странный, бесконечно многотактный ритм, почти неуловимый, но почему-то глубоко разволновавший Дая. Он тоже хотел так кружиться и делать руками сложные медленные жесты, от которых чары и энергии дрожат от радости и сплетаются в широкое кольцо, которое задевает и людей, и большие статуи, и все кольцо Венка, и все, что дальше – звезды, планеты, корабли… И всех людей, и живущих, и умерших, и еще не родившихся.