Ольга Апреликова - Золотой братик

Но утром еще ничего не закончилось! Юм никуда не исчез! Он сам разбудил Дая рано-рано, когда за окнами все еще была черная новогодняя ночь, принес молоко и пряники. А Артем их поторапливал. На столе поблескивала новогодними обертками гора подарков – никогда столько еще… Юм выглядел так, будто не ложился, и на голове – совсем уж непонятная система кос. Но, умывшись, он взял и сложно замотал всю получившуюся красоту черной поблескивающей лентой, только длинные серебристо-черные хвосты кос остались свисать на плечи. Еще Юм заставил наряжаться во все новое, непонятное, тоже многослойное и золотисто-зеленое, а шапочку можно старую, любимую с зелеными камешками. Ну да, праздник, первый день года – только почему Юм так строг и тих, а Артем напряжен? Он тоже был в праздничном. А Юм платье надел простое, черное, похожее на рубашку, и потом прямо так, в нем одном, вышел на мороз. Но ему никогда холодно не бывает… Юм затолкал Дая на заднее сиденье и сам влез, обнял. На беленьком сиденье рядом с Артемом лежала высокая охапка особенных одеяний Юма, антрацитово-черных, пугающе поблескивающих мелкими прозрачными камнями.

Опять они летели втроем высоко-высоко, прямо под колючими звездами, наверно, там, где летал ночью волшебный дракон… Какая напряженная тишина. Что это значит – Юм будет работать? И куда теперь? Это все вчерашний разговор про «нельзя тянуть»? Тонкая легкая рука лежала на плечах Дая, но казалось, что Юм где-то далеко. За много-много веков, за много миль. Это уже было совершенно иное существо, чем тот, кто недавно разбудил. Очень далекое. Тоскуя, Дай все косился на точный профиль Юма, напоминающий что-то невозможно древнее из исторических энциклопедий. Хотелось спать, мерещились вчерашние слоны, блеск и стук коньков, музыка, дымчатые переливающиеся планеты над верхушками елок… Синее сияние… Жизнь не казалась явью, потому что вот он – Юм. Как это так: здесь, в Венке, в люггере Артема, где тут вот рядом на заднем сиденье лежат какие-то папки с документами, – и Юм здесь на самом деле? В реальности? Нежный пламень расправляется в душе, если прошептать про себя его имя: «Юмис». И получается, что этот пламень всем видно – вот, на всем золотая дымка, это ведь его свет… Только бы Юм не уходил.

В темноте они сели возле огромного здания. Это храм? Ну да, это главный Храм Венка, Дай видел его на картинках. Зачем они вообще, храмы? Юм выскочил наружу, сгреб с белого сиденья черный ворох. Артем что-то очень заботливо помог Даю выбраться, а Юм вдруг уронил в снег тяжело осевший ворох, наклонился к Даю, взял горячими ладонями за лицо, прислонился лбом ко лбу и посмотрел в глаза. Обожгло синим. Ой. А Юм коснулся губами его лба, выпрямился, отступил, подобрал свое черное одеяние и, оставляя клочья мрака с нерасправленных крыльев ненадетой одежды, исчез в темноте. Дай разом погас и растерянно посмотрел на Артема. Тот взял за руку:

– Он тебя очень любит. Ты об этом всегда помни. Только ты еще помни, что ему тяжелее. Ему тяжелее всегда. Вот здесь – для всех здесь небо с землей встречается, а ему… Не пойдем пока. Не надо ему мешать, для него это страшное место. Как он преодолевает-то это всегда…

Храм – страшное место? Тут с Юмом что-то стряслось? Дай посмотрел на небо и темные огромные очертания здания. И так ясно, что Юму тяжелее, чем всем. Пусть он волшебный и все может, но ведь вся эта жизнь, весь этот мир так зависят от него! Как же это может быть легко?

Под снегом на земле исподволь засветилась и замерцала голубым огромная, уходящая за храм дуга. Потом полыхнула светом, вставшим стеной до неба и осветившим все вокруг. И возникло ослепительно белое, как кусок дня, огромнейшее волшебное здание, такое прекрасное, как если бы оно было во сне. Храм мерцал искрящимися гранями каменных линий и сиял, как днем. А вокруг ночь и зима… Небо гудело. Артем непонятно сказал:

– Хозяин пришел. Смотри, он с первого же мига контур максимально заполнил, а сейчас еще всего Дракона впряжет. Видно, больше не может, если решил объявиться. Правда, все уж вчера обрадовались, что он здесь…

С неба, серебристо вспыхивая, как медленный крупный звездопад, садились машины и выпускали людей. Дай потянул Артема вперед. Надо за Юмом – бегом. Юм не должен быть один. Особенно там, среди сплетения всех этих космических змей энергий и чар.

Огромные двери. Внутри – тепло, светло и так многоцветно, что внутри мгновенно полыхнула радость и сделала горячим, сияющим и легким. Артем куда-то дел его куртку, и все время крепко держал за руку, и что-то серьезно втолковывал. Дай кивал торопливо, и все порывался бежать найти Юма, чтоб помогать. В конце концов Артем его даже встряхнул и рявкнул:

– Нельзя! Тут будь. Я тебя сейчас спрячу, и попробуй только высунься. Таким маленьким, как ты, вообще здесь быть запрещается, понимаешь? И Юму ни в каком случае мешать нельзя! – лицо у Артема было непривычно светлым, и Дай испуганно понял, что он бледен от тревоги. – Ну что же мне с тобой делать! Даюшка, ты меня слышишь? Он же рискует сейчас всем. Всеми планетами, всем Драконом. Собой, тобой. Ты к нему рвешься, но пойми ж, он ведь работать будет, он ведь Астропайос Дракон. А это Храм. Горизонт событий. Да если он даже в одном вздохе ошибется, в одной ноте – все, гекатомба. Это же космос, в конце-то концов… А тут только детей сейчас тысяч пять будет.

Дай обхватил Артема, показывая, что наконец все понял и не побежит искать Юма. Стал рассматривать, где оказался. Разные оттенки синего, голубого, черного, белого камня переливались мозаикой на уходящих в высоту стенах, пронизывающие их золотые узоры кружили голову странными, томительными линиями, в которых таился невыразимый, мучительно необходимый смысл.

А вокруг становилось многолюдно. Впереди собирались и выстраивались дугами большие дети, много-много, в черном и белом. Что-то делали высокие взрослые в черной старинной одежде.

– Мне пора, – Артем поднял его и поставил в глубокую нишу в стене, под ноги какой-то огромной статуи. – Тут будь. Ты маленький, а народа будет – тысячи. Снизу ты ничего не увидишь, а отсюда – как раз. И потом не слезай. Жди нас.

Он отошел и сразу потерялся во вдруг заполнившей огромный зал толпе. Все входили тихо, стараясь бесшумно ступать, но зал заполнял шелест, наплывало тепло. Много взрослых, и, наверное, впятеро больше разного возраста детей, от десятилетних до старших, которые отличались от взрослых лишь тонкой легкостью и горячим блеском глаз. Все в праздничной новогодней одежде, красивые и устремленные к понятному Даю источнику. Они тоже хотят видеть Юма. Жаждут. Некоторые, проходя вперед, замечали его, притаившегося у ног статуи, в этом поблескивающем, как елочная игрушка, платьице. Улыбались мельком, правда, тагеты задерживали взгляд, оглядывались даже, что-то говорили друг другу. Непонятно.