Ольга Апреликова - Золотой братик

– Ну, прости, прости, мой родной. Что мне надо знать, я и так понимаю, да? Я тебя тоже очень люблю. Но ты такой умник, ты столько думаешь, что мне хочется знать, о чем.

Дай нарисовал в пыли много-много знаков вопросов.

– У меня не меньше, – засмеялся Юм. – В принципе, жизнь – это и есть поиск ответов. Ладно, пойдем заберем у Гая твои вещи.

Дай обрадовался: теперь Юм его куда-нибудь заберет отсюда? А вещи – да какие у него вещи, ну их… Но Юм вел его за руку к скалам и белому домику – почему домик этот раньше казался таким большим? А вон его окошко, закрыто синими ставнями. Все окна закрыты от солнца. Жарко. Гай встретил их у входа, кивнув ему, Дай отпустил руку Юма и побежал к фонтану умываться и пить. И дворик-то маленький, и фонтанчик… Юм подошел и тоже умылся и попил. Гай стоял в тени, смотрел непонятно.

– Ты что? – спросил у него Юм.

– А он что… вот так… светится?

– Когда радуется, – Юм притянул к себе Дая и поворошил ему волосы. – Какой ты совсем золотой стал, Дайчик… Светлячок мой.

– Глаза… зеленые…

– Ну да, – терпеливо пояснил Юм. – Дайка настоящий, когда радуется. Тогда светится. Ты что, ни разу не видел? Да что с тобой, Гай?

– Сам не пойму… Он мне вроде напоминает… Когда золотой… Бровки вот эти …с кисточкой…

– С какой еще кисточкой? – Юм проверил брови Дая. – А. Ну да. Кисточки к вискам… Кого напоминает-то?

– Да так… Смутно. Давно было. Сколько лет уж прошло, сколько лиц…

– Ты вроде недоговариваешь.

– Буду уверен, так сразу скажу…

Потом они все поднялись по пыльной белой лестнице, прошли по скрипучей галерейке. Дай толкнул свою дверь, вошел и вдруг растерялся. Здесь все осталось, как было. Кроватка (и полутемное пространство под ней), стол, скрипучий высокий стул. Книжки и учебники на столе. Одежда на палочках, всунутых в мелкие дырки и щели между блоков ракушечника. Много пыли, смотреть противно…

– Это не похоже на комнату ребенка, – странно сказал Юм. – Дай, но там ведь полные сады игрушек…

Дай пожал плечами. Вытащил из-под кроватки запылившуюся сумку, белую, с синей эмблемой Венка: что туда положить?

– Ты что, с ума сошел?

Дай испугался – но Юм сказал так сердито не ему, а Гаю. Юм держал ту тяжелую книгу – с Нирахом. И на остальные книги смотрел глазами расширившимися, удивленными – быстро становящимися рассерженными. Опасными.

– Он не хотел ничего, – глуховато заговорил Гай. – Прятался в скалах, спал как в коме – вот мы рассказывали-то, ужас. Или сидел, как саламандра, на солнцепеке и покачивался. Я был рад, когда его заинтересовали книги.

– …А сказок детских под рукой не нашлось?

– Я предлагал. Но то, что он, похоже, ищет, в сказках не написано.

Они оба посмотрели на Дая. Дай пожал плечами. Юм здесь; все, что важно, он сам расскажет. Юм подумал, тоже пожал плечами:

– Да пусть ищет, что хочет. Когда столько вопросов… Дай, только отсюда книги не бери, они здесь должны храниться. Я сам тебе любые дам. А учебники забирай.

Дай нашел и отдал Юму пока подержать им же подаренную коробочку с самоцветиками, собрал учебники и тетрадки в сумку, подошел к одежде: все запылилось, синяя рубашка выцвела, зеленая порвалась. Он растерялся. Юм подошел, махнул рукой:

– Да не трогай ты эти отрепья. Гай, выброси. Зайду на днях, поговорим.

Сумку с учебниками Дай разгрузил в комнате, где болел когда-то. Юм в течение недели принес еще десяток учебников, а близнецы раздобыли где-то много новой одежки. Юм устроился в соседней комнате, следил за Даем, а когда работал или отлучался на время, задавал уроки. Но вопросы так и оставались вопросами… Написать на бумажке и принести Юму? Да страшно же. Написал тогда, принес Гаю – и что стряслось? А уж если Юм рассердится…

Странно жить снова в доме у близнецов. А их – почти не было видно. Они приносили Даю еду, но близко к Юму не подходили. И с Даем не разговаривали. Даже про то, как Дай себя чувствует, спрашивали у Юма. Зачем же Юм тут остается? Почему не заберет Дая куда-нибудь? Только из-за витаминок, которые по утрам Даю на блюдечке приносят близнецы? На всякий случай к камешкам он не ходил. Во-первых, Юм – вот. От него – никуда. Во-вторых, сил нет, а просыпаться оттуда так тяжело. В-третьих, а чего же Юма так пугать – если разбудить не сможет, ведь страшно же?

Отношений между ними он вообще не понимал. С первого взгляда было понятно: эти трое – родные братья. Сиблинги. Но Юма близнецы, хотя он был явно их младше – ниже ростом, тоньше, с детским лицом, – боялись и едва не стелились ему под ноги. Они были сверхпредупредительны, хотя Юм-то вел себя так же, как всегда – но они боялись его, даже говорить с ним боялись – хотя и говорили-то лишь о здоровье Дая. А Юм разговаривал кратко, сторонился – но иногда втайне очень внимательно наблюдал за ними. Они, кстати, тоже украдкой на него подолгу смотрели – почти с тоской, с давней болью непонятной. И Юма, и близнецов это сосуществование возле Дая тяготило. Сами по себе они никогда бы, наверное, даже не подошли бы друг к другу. Близнецы бы не посмели, а Юм бы не захотел. Почему? Ведь они братья? Это видно. Настоящие братья, кровные, от одних родителей… Что же с ними стряслось?

Дни, которые они проводили вместе с утра до ночи, прошли. Много-много уже таких дней прошло, из которых словно вырезаны были часы жизни – часы отсутствия Юма. Наступил и такой день, когда Юм не вернулся к вечеру. Да он и заранее предупредил, что не придет, что работы много.

Близнецы проследили, как Дай ляжет, закрыли дверь и ушли. В это время Юм садился рядом со своей работой, и можно было, поглядывая на него, потихоньку засыпать. Или он не работал и тогда мог рассказывать короткие сказки, да и просто говорил что-то простое и ласковое. И спал он – если спал вообще – в комнате, дверь в которую была открыта из комнаты Дая, и ночью, если вдруг Дай просыпался, Юм уже был рядом, бессонный, серьезный; приносил водички раньше, чем Дай соображал, что хочет пить. Как теперь привыкнуть жить без него? Это же… Невозможно! Но ведь он уже выздоровел… Юм оставит его с близнецами?

Нечего сейчас о будущем думать. С тем бы разобраться, что теперь его окружает. И с тем, что он натворил своим дурацким превращением.

Он помнил, как решился. Помнил прыжок со стула назад себя, помнил переворот в тугом тихом воздухе. Даже помнил секундный, жалеюще брезгливый взгляд Уни после того, как она посмотрела на картинку с Нирахом. Из-за этого взгляда он на самом-то деле и решился. А что потом было – не помнил, и кто он на самом деле – не узнал. Но ведь Юм-то знает? И близнецы? И они больше не смотрят на Дая с отвращением и подозрением, нет, они даже не дали ему умереть. Значит, он хороший… Не василиск… Не василиск!! Наверное.

Но на сердце все равно тяжело. Дай знал, конечно, что Юм его дурачком не считает, но почему не хочет ничего объяснять? Маленьким считает? Жалеет? Плохо без него, пусто. Посмотреть сон про камушки? Что-то соскучился он… В эти дни с Юмом думать о них забыл… Там хорошо, там узоры и узорчики, и еще больше ждут вперемешку, пока он их разберет, разложит; там тихо и синие деревья…