Ольга Апреликова - Золотой братик

– Да ладно, мы все равно боимся его больше, – усмехнулся Ай. – Только не знаю, что мы будем делать, если Юмка тебя заберет и навсегда исчезнет. У нас тогда ни единого шанса вообще с ним… хоть чтоб терпел нас.

– Пусти его… Смысла-то с ним разговаривать… Дайка, так что ты хотел-то, молока? Налить еще?

Дай подумал. Посмотрел в глаза Аю – тот вздрогнул. Взял свой хлеб и тарелку с ложкой. Может быть, близнецы натворили когда-то что-то такое ужасное, что Юм рассердится на Дая, если он с ними пообедает за одним столом. Но зачем тогда они с Юмом все еще живут в этом доме? Может, Дай – мостик и в другую сторону тоже? Юму тоже нужен мостик к братьям? Он пошел в столовую. Близнецы, переглянувшись, за ним.

После обеда Дай пошел в сад. Он старался провести день точно так же, как если б Юм был тут. Всегда после обеда они выходили в сад. Дай дремал на солнышке, Юм работал в тени. Дай улегся на свой горячий от солнца коврик, посмотрел на дерево рядом, чья крона образовывала шатер тени – место Юма. По телу прошел холодок и сердце словно пропустило один удар, такой жуткой показалась пустота над примятой травой. Дай рывком перекатился на спину и уставился в лазурную высь – на небе ни облачка. Волшебное, нескончаемое лето Берега. Неужели теперь – всегда тут? Здесь никто не взрослеет, может, Юм привез его сюда нарочно? Чтоб оставался маленьким и хорошим детенышем? Не вырастал бы в чужого страшного зверя василиска?

Над лицом качались изумрудные, нефритовые, малахитовые травинки с длинными метелочками. Он вспомнил про свои камешки в пещерке. Вспомнил про ребят – Уни, Эташу и других. Когда кто-то из них исчезал, другие им не интересовались. И им самим, наверное, тоже никто не интересуется. Разве что Уни. Но Юм сказал, что ни она, ни Дай не виноваты, что виноват он сам – Юм, и немного Гай, что это они должны были все возможное предвидеть, а Уни и Дай – всего-навсего два маленьких глупых ребенка. И наказывать он ее не стал. Если не считать наказанием то, что Гай отвез Уни в какую-то школу в Семиречье – место еще волшебное, но уже не Берег. И там уже понемножку надо взрослеть… Интересно, взяла ли она с собой свои корзинки с серебристыми клубками? Дай перевернулся на живот. Как выбраться отсюда? Как стать собой, если здесь дети не растут? Не может быть, чтоб Юм хотел навсегда оставить Дая немым заморышем.

И еще было непонятно, почему теперь в дом близнецов никто не заходит, кроме Гая. Почему они никого, кроме Дая, теперь не лечат? И даже кажется, что дом стоит где-то далеко-далеко от остального Берега, словно отгорожен невидимой чертой? Ни в парке, ни на пляже Дай никого-никого теперь не видел. Или Юм отправил по школам весь Берег?

Над ним наклонился Ай:

– Пойдем купаться?

И при Юме они именно в это время ходили купаться. Возились с Даем все втроем по очереди, мокрые и неотличимые, даже смеялись. Он тоже смеялся, барахтаясь в упругой воде. Но потом все равно оказывалось, что Юм и близнецы по разные стороны невидимой преграды. Дай наблюдал – Юм при близнецах не расслаблялся ни на секунду, каким бы ленивым и безмятежным не выглядел. Хотя, конечно, это зоркое внимание ко всему вокруг Дай за ним всегда помнил. Даже пробовал подражать, но долго не выдерживал. А Юм, кажется, даже когда спал, выставлял какие-то единицы сознания в часовые. А наяву всегда был настороже. И за Аем, улыбчивым и нервным, почему-то следил пристальнее и зорче, чем за серьезным, всегда распоряжающимся Ашем. Даю почему-то хотелось плакать, если он долго за ними троими наблюдал.

Вечером Юм не вернулся. Дай пробыл в саду, пока прохлада не поползла из-под старых деревьев парка и не позвали ужинать, потом допоздна читал неинтересные сказки и до тошноты изучал яркие картинки к ним. Укладывание оттягивал, сколько мог – наконец смирился, и Аш быстро помог ему справиться с пижамой и простынками и сам ушел спать. Было уже поздно. Он старался лежать совершенно неподвижно, вытянув руки вдоль тела и неслышно дыша. Оцепенел почти от неподвижности, устал, изнемог – но сон не шел. Пустота комнаты рядом казалась провалом в бездну. Слезы, как прибой, то подкатывались, то отступали. Иногда несколько минут, если он думал о камнях или математике, глаза спокойно таращились себе в потолок. Но, чуть только память выплескивала эхо голоса, тень, след на песке, узор жеста, шорох одежды, медленное движение ресниц, когда Юм поднимает взгляд от своего терминала – как в глазах горячо теплело. Он все-таки немножко поплакал. Потом уснул. Но приснилось, как Юм за руку ведет его по какому-то бесконечному зимнему берегу, где вместо песка ледяное крошево, и он проснулся в слезах. Успокаивался, успокаивался, даже звезды считал в том куске неба, что был виден за окном – и внезапно взорвался беззвучным визгом и плачем. Ревел и не мог остановиться. Хорошо, что не слышно. Он только захлебывался и жадно хватал воздух. Слезы лились неостановимо, и все тело тряслось от неровного, плохого озноба.

Потом в комнате постепенно стало сереть – к рассвету Дай лежал мокрой тряпкой, и безучастно смотрел, как нежно-нежно, едва уловимо, розовеет белая рама окна. Слезы кончились. Глаза царапало и щипало, как от соленого песка. Что-то он понял, пока плакал, что-то очень печальное – и безнадежное, как взгляд Аша или Ая на Юма. Он сам, наверное, когда-нибудь будет на Юма так – как через пропасть – смотреть. И так же прятать этот взгляд. Кто он – и кто Юм. Или – если он окажется василиском – его не будет.

Ни наутро, ни к обеду Юм не вернулся. Дай несколько раз заходил в его комнату, садился посередине на пол и смотрел, как за открытым окном ветерок с моря ерошит круглые жесткие листья старого дерева. Но близнецы звали то кушать, то купаться, то еще зачем-то – и так и не дали ему посидеть в тишине и сосредоточиться. А ему все мерещилось что-то важное в пустоте комнаты и в солнечном зное, разбивающемся о глянцевые беспокойные листья. Как будто эта комната, хранящая присутствие Юма, полная запаха моря, деревьев и лета, напоминала непонятное пространство, где он дышал таким же светлым солнечным воздухом – но воздух этот был – жизнь Юма. Как будто сам Дай жить еще не мог, а Юм жил за него… Дай потряс головой. Примерещится же! Разве так может быть на самом деле? Он, услышав зов Аша, встал с пола и поскорее вышел из комнаты – ведь он встревожил близнецов, когда утром поднялся едва живой и зареванный, значит, надо слушаться, успокоить их. Они покормили почти силой и снова спать уложили – полдня Дай, сдавшись усталости, проспал.

Чего-то они, когда он проснулся, поели, потом Дай хотел было взяться за учебники – но все слова казались бессмысленными. Он поплелся к близнецам на веранду. Близнецы тоже выглядели мрачными, то и дело хмуро переглядывались, разговаривали обрывками фраз. Но Дай не чувствовал, что им мешает. Они не хотят, чтоб он ушел. Наоборот, после нескольких совместных трапез близнецы даже улыбались, а уж насколько искренне – их дело. Дай, правда, на всякий случай наблюдал за ними, не упуская ни звука, ни обрывка интонации – и что-то очень тоскливо этих наблюдений. Он думал о мостиках. Аш сидел в плетеном кресле с медицинским журналом, но смотрел в дрожащее марево над лужайкой. Ай вообще растянулся на циновке на полу – им было жарко. Сам Дай, как ящерица, лежал на широких, раскаленных каменных перилах в потоке солнечного огня. Так было легче ждать.