Дмитрий Дубов - Тёмные сказки

Это было довольно-таки заманчивое предложение, но, тщательно обдумав его, взвесив все «за» и «против», я был вынужден отказаться, потому что меня совсем не грела мысль проспать несколько ночей, а после этого увидеть Знамение Божье о конце света и гореть в Геенне Огненной.

Дракон был вне себя от ярости, и чуть было не погубил меня. Однако вмешался Последний Пророк, и на некоторое время я ещё остался жить. Это было плюсом, переоценить который невозможно, но был и определённый минус. Он заключался в том, что во мне вполне серьёзно назревало конкретное противоречие. Я склонялся то в одну, то в другую сторону, не имея возможности остановиться где-нибудь посередине и не вмешиваться во всё это.

К тому времени я ещё никому не успел рассказать о том, что слышал от Глаголющего. Поняв, что физически не смогу этого сделать, я прибёг к хитрости. Я взял бумагу и простую шариковую ручку и принялся писать всё то, что Вы сейчас читаете. У меня нет ни малейшей надежды на то, что кто-нибудь увидит этот текст, к тому же я не уверен, что если его и прочитают, то поверят мне на слово. Как бы там ни было, но я решился сделать это, чтобы донести до людей истину.

Поначалу мне было очень тяжело. Я сомневался, получится у меня или нет. Оказалось, Дракон имеет власть и над моим телом. Он делал так, что я не мог связать одно предложение с другим или же все нужные слова просто выскакивали у меня из головы, но постепенно я приспособился и принялся за рукопись.

Дело шло очень медленно, и я выдавливал из себя всего лишь по нескольку строчек в день. И вот, настал момент, когда я удовлетворился написанным.

Ну, кого я хотел обмануть?

Если бы я хоть на мгновение задумался о последствиях, то не находился бы сейчас там, где нахожусь. Я трясусь в маленьком фургончике, на котором снаружи нарисован крест. Я ещё не знаю, смогу ли я дописать всё, что собираюсь, но, по крайней мере, попробую.

Пришёл день, когда я решил, что смогу убедить людей пойти тернистым путём исправления при помощи нескольких обрывков бумаги, которые вполне могли показаться обычным бредом сумасшедшего, а не Откровениями Последнего Пророка, но ведь могло случиться и так, что мне поверили бы.

Ещё раз перечитав всё от начала и до конца, я аккуратно убрал рукопись в портфель и прощальным взором окинул свою квартиру. Уже тогда я предчувствовал, что больше никогда не вернусь сюда. Потом я вышел и пошёл вперёд, не оглядываясь, потому как знал, что, если обернусь и посмотрю на свой дом, то мне тяжело будет идти дальше и, скорее всего, я просто не смогу этого сделать.

Первым делом я решил направиться к своим старым знакомым, которых хорошо знал и которым доверял. Нельзя сказать, что они встретили меня с распростёртыми объятьями, но всё-таки отнеслись с пониманием, пока я не сглупил.

Я болтал на всяческие отвлечённые темы, пил несладкий чай и пытался морально подготовить себя к тому моменту, когда мне надо будет достать свою рукопись и показать её своим знакомым. Одна фраза: «А не хотите ли взглянуть на мою писанину?» – стоила мне просто нечеловеческих усилий. Я обливался по́том, когда произносил восемь несложных слов.

Но вот первая попытка позади, и мне ответили согласием. Ознакомившись с текстом, глава семейства взглянул на меня с удручённо-озадаченным видом, словно не зная, что ещё можно ожидать от такого человека, как я. Потом он с женой о чём-то долго шептался на кухне, после чего вернулся ко мне.

Мы снова заговорили на отвлечённые темы, обсуждая погоду и международное положение, и я потерял бдительность. Жена его вернулась чуть позже – она с кем-то разговаривала по телефону, – и вроде бы ничего не предвещало беды. Лишь раз я напрягся, когда меня спросили, с каких это пор принято ходить в гости в пять утра, но потом снова расслабился, объяснив это тем, что у меня нет часов, и вообще я в последнее время потерял ощущение дня и ночи.

Думаете, они подарили мне часы? Как бы ни так! Через полчаса в дверь постучали, а затем я оказался в фургончике с красным крестом, намалёванным с внешней стороны.

Обещали отобрать рукопись. Они это сделают, уж будьте уверены, но пока у меня осталось несколько минуток, я собираюсь использовать их с толком.

В последние несколько часов я ощущаю, что силы, заключённые во мне, приходят в движение. Уже пару раз у меня ручка выпадала из рук, но, скорей всего, это не из-за усталости, хотя и из-за неё тоже, но, вместе с тем, я терял сознание, и совершенно не помню, что со мной происходило за это время. Когда я приходил в себя, то у меня очень болели все конечности, а голова просто раскалывалась.

Я чувствую, что всё глубже и глубже погружаюсь в мир видений, и это пугает меня не меньше чем всё остальное. Оба голоса – и Дракона, и Последнего Пророка – мне уже изрядно надоели, и я молюсь, чтобы это всё поскорее закончилось. Никто не может знать, как тяжело находиться в той ситуации, в которой оказался я.

Уже в третий раз я потерял сознание, а когда пришёл в себя, то обнаружил, что моя правая рука разбита в кровь, а на внутренней обшивке автомобиля видны чёткие отпечатки моих кулаков. Теперь уж совершенно точно у меня отберут мою писанину, и я не смогу, не успею…

Машина остановилась. Сейчас придут те крепкие парни в белых халатах, которые меня сюда грузили, и препроводят на новое место жительства. Но больше всего меня пугает не это, а то, что мне в голову, ко всему вдобавок, запихнули кусок льда, и теперь он там плавится…

Ну, вот и всё. Если кто-то когда-то это будет читать, пусть знает, что я ни о чём в своей жизни ни жалею. Каждая секунда, прожитая мною, прожита не зря. Быть может, человечество сможет ещё повернуть на другой путь и обрести спасение. Я…

Теперь Колины глаза не были наполнены ни красным, ни голубым сиянием, но также они не были и тускло-серыми, а стали серебряно-стального цвета, причём, без зрачков. В пору было и удивиться, и ужаснуться.

– Что с Вами творится, Коля? – спросил Актаков.

Новый пациент, в который раз, с интересом рассматривал своего лечащего врача. Только теперь в его взгляде не было ничего человеческого. Так могла бы смотреть змея на свою жертву перед тем, как полакомиться ею. В глазах плескалась ртуть, изо рта то ли ощеренного, то ли искривлённого судорогой не доносилось ни звука, если не считать полувсхлипы-полувздохи, которые, при желании, можно было принять за учащённое дыхание.

Иван Фёдорович обратил внимание на то, что путы Коли в некоторых местах были пропитаны кровью. Откуда это?

– Стигматы, – подсказал Коля, словно он слышал то, о чём думал Актаков. Его голос не был похож на обычный человеческий голос. Скорее, это было дыхание, оформленное в буквообозначающие звуки.